Виктор Федоров - Меч и щит

Мы очистили здание от трупов и затопили очаги, разрубив на дрова несгоревшие бревна частокола. Места в здании хватило не всем, остальные расположились лагерем на пепелище, но и они провели эту ночь с большими удобствами, чем предыдущую.

Мне приснился странный сон: будто я нахожусь в этом же здании, но еще не разрушенном пожаром. В центре заполненного людьми квадратного зала вдруг возникает желтый дракон и смотрит прямо на меня.

— Сын Погибели, Рожденный на Погибель, — произносит он голосом моего первого пленного вратника, — тебе недолго торжествовать, я нашлю напасть, с которой ты не справишься. — А затем он приказывает толпе окружающих меня вратников. — Это мой и ваш смертный враг. Убейте его!

Они оборачиваются ко мне, и у всех блестят в руках ножи. Я хватаюсь за меч, но его почему-то на месте нет, и тогда я выхватываю кинжал и бросаюсь на вратника, стоящего перед желтым драконом. Это ничем не примечательный мужчина лет сорока — сорока пяти, в желтом балахоне того жунтийского колдуна. Мне откуда-то известно, что он — Тот, Кто Знает, и я хочу прихватить его с собой в странствия по мирам, лишив возможности слиться с Великим Безымянным. Но на меня со всех сторон набрасываются другие вратники, и мы катимся кучей-малой по каменному полу. Каким-то чудом мне удается расшвырять врагов и подняться на ноги, однако, видя, что к вожаку вратников все равно не пробиться, я бросаю кинжал прямо ему в сердце. Он с жутким воплем падает, но остальные вратники набрасываются на меня, осыпая ударами ножей, и на полу снова образуется свалка из тел, в которой я отчаянно борюсь, теряя силы…

Тут я проснулся. Оттого, что меня тряс, как грушу, Улош.

— Что?.. Где?.. Как?.. — забормотал я, толком не очнувшись от кошмара.

— Ты метался, — коротко ответил Улош.

— Метался? — тупо переспросил я.

— Да. Словно с кем-то боролся. Я решил, что тебе лучше сделать это наяву.

И, произнеся сверхдлинную для него речь, Улош снова умолк, но теперь я уже окончательно проснулся и вспомнил весь сон. И одновременно почувствовал во всем теле боль от множества ушибов. Стащив кольчугу и фуфайку, я осмотрел свою грудь и руки. Так и есть, сплошные синяки, словно отходили цепом. Или же… Внезапно вспомнив кое-что, я снова натянул фуфайку и направился к подземелью. Если трупы из здания вынесли и бросили за валом, то в подвал часовые никого не пускали, и мертвецы лежали там в полной неприкосновенности. Я их не рассматривал, но, помнится, среди них было и тело в желтом балахоне… и как раз напротив бронзового дракона.

Я целеустремленно двинулся прямиком к этому трупу, перевернул его, лежащего ничком, на спину и посмотрел в лицо. И отпрянул. Это было лицо Того, Кто Знает из моего сна. И хотя он, как и все в этом здании, задохнулся от дыма, на груди зияла рана от удара кинжалом. Однако желтизну балахона не нарушало ни единое красное пятнышко, словно из пробитого сердца не вытекло ни капли крови.

Во время боя я не испытывал ни малейшего страха, мне было просто не до того. Но сейчас я задрожал всем телом. На плечо утешающе легла рука Улоша, — и я с трудом, но овладел собой.

— Хорошо, что я спал не снимая кольчуги, — прохрипел я. — Может, и ты ее наденешь?

Улош никогда не надевал доспехов тяжелее лорки, говоря, что воина должно защищать его умение, а не латы. Это убеждение он в какой-то мере передал и мне, но я все же считал, что в гуще боя, когда тебя могут ударить с любой стороны, одним умением не отделаешься, нужна еще и броня. Однако Улоша я в этом не мог убедить. Он лишь покачал головой и спросил, показывая на тело в балахоне:

— Кто?

— Их вожак, его называли Тот, Кто Знает. Он и другие пытались убить меня во сне и убили бы, если б не ты. Сходи-ка за Хрольфом, а? — Меня бы, конечно, больше устроил Дион, но за неимением матерого мага сойдет и усердный ученик.

Улош кивнул и направился к выходу из здания, поскольку Хрольф всегда ночевал, завернувшись в тулуп, рядом со своим драгоценным грузом.

Когда Улош привел заспанного Хрольфа, ратники уже начали подыматься и готовить завтрак. Войдя в здание, Хрольф, видимо, уже уведомленный Улошем о случившемся, подозрительно принюхался. И тянул носом воздух, пока чутье не привело его к очагу, где он поднял с пола иедогоревшие сухие листья.

— Откуда это? — спросил он.

— Да валялось в кладовой несколько кип этих черных листиков, — сообщил один словоохотливый ратник. — Ну мы с ребятами и пустили их на растопку, пока с вала дров не принесли.