Виктор Федоров - Меч и щит

— Это что, — утешил его Мечислав. — Вот у нас с Главком, когда мы заполучили свое оружие, вообще видения были. А ты, прикасаясь к кинжалу, ничего интересного не наблюдал?

— Ничего, — отрицательно мотнул головой Агнар.

— Странно, — удивился я. — Ведь это оружие было выковано Глейвом, и мой меч вроде бы признал тебя своим. Почему же тогда у тебя при овладении Кайкэном не было видений? Неужели ты так сильно ударился головой о дерево?

— Дерево тут ни при чем, — ответил за Агнара Фланнери. — Судя по всему, в эти мечи вплетена какая-то весьма сложная магия, которая вступает во взаимодействие только с лицом, достигшим совершеннолетия, и не правового, а магического, которое наступает в восемнадцать с половиной лет. Ведь Кайкэн тебя тогда, — обратился Фланнери к Агнару, — даже притягивал слабо, иначе ты не блуждал бы по коридорам замка, а шел прямо к той каморке.

— Но теперь-то я уже куда старше, — с раздражением бросил Агнар, видимо полагая, что и здесь его, беднягу, обделили. — Почему же мне до сих пор не было никакого видения?

— Не уверен, — пожал плечами Фланнери. — Возможно, видение приходит тогда, когда человек вступает во владение оружием, а ты и так владеешь своим кинжалом. Вот когда ты потеряешь его, а потом снова найдешь…

Агнар схватился за кинжал, явно не желая ставить подобный опыт. С усилием взяв себя в руки, он повел рассказ о том, как подался из Эстимюра в Гераклею, из Гераклеи — в Рагнит, а потом скитался по разным странам, нигде долго не задерживаясь. С ним всюду происходила одна и та же история. Обобщая, можно сказать, что он любил золото и страдал из-за того, что оно не отвечало ему взаимностью. Куда бы ни заносила его судьба, он рано или поздно сталкивался с золотом в разных обличьях и не мог устоять перед искушением присвоить его. Судя по оброненным намекам, он видел в золоте не драгоценный металл и не деньги, на которые можно много чего купить, а своего рода овеществленный символ удачи, что-то наподобие талисмана. Когда Фланнери, одновременно со мной, понял это, то покачал головой и пробормотал себе под нос что-то о «невежественных дикарях», явно имея в виду северян.

Но Агнару не везло. Присвоение им чужой собственности почему-то не встречало понимания со стороны ее бывших владельцев, и те, по его выражению, «гнали волну», пытаясь изловить его и вернуть свое добро. Ему не помогали ни сила, ни храбрость, ни ум, ни сообразительность. Не помогала даже врожденная склонность мастерить разные механисмы, назначение которых было непонятно и ему самому. Эта способность очень пригодилась для изготовления полезных штуковин вроде отмычек, «кошек» и всего прочего, без чего порядочный вор из дому не выходит. Но все это ему не помогало. Рано или поздно приходилось бросать похищенное и радоваться, что хоть в живых остался. Ему не везло и тогда, когда он применял свои излюбленные механисмы, и когда обходился без них. Ему не везло с кражами в караван-сараях, на пристанях, на кораблях, на постоялых дворах. И на дорогах ему тоже не везло. Ему не везло даже тогда, когда он в полном отчаянии присваивал чужую собственность по предварительному сговору с другими ворами, так как делиться он не любил и не умел. Поэтому он норовил присвоить себе всю добычу, после чего был вынужден убегать от бывших сообщников, бросая награбленное (чаще всего — в глубокое озеро или реку, но иногда и в болото). Из Михассена он бежал в Алалию, из Алалии — в Кортону, из Кортоны через Харию — в Финбан, из Финбана — в Чусон, из Чусона — в Биран, где быстро убедился, что сидящий на троне потомок разбойника не жалует людей, занимающихся ремеслом его предка, и уж тем более не собирается делиться властью с каким-то пришлым воришкой. В конце концов Агнара занесло далеко на юго-восток, в Джунгарию, но и там ему пришлось нелегко! В этой стране людей с его внешностью считали либо рабами, либо беглыми преступниками. И тогда он примкнул к местным торговцам солью, понадеявшись, что у них нет связей с северными собратьями по ремеслу. Тем более что…

— Джунгарские солеторговцы, — говорил Агнар, — не походили на северных. Это был народ куда более ушлый. Дело в том, что какой-то джунгарскии император издал указ про яньцзинь, запретивший всем его подданным самим добывать соль и торговать ею. Это должны были делать только на императорских яньчанах [39] Яньчаны (джунгарск.) — соляные промыслы. …

— Да, вроде бы я читал об этом в трактате джунгарского мудреца Мин Дай-би «Соль и железо». Он советовал императору отменить все налоги, а взамен ввести государственную монополию на соль и железо, — вспомнил Фланнери. — Как он утверждал, поскольку без соли и железа никому не обойтись, то все вынуждены будут покупать их у государства по ценам, назначенным государством. По мнению Мин Дай-би, благодаря этому в казне всегда будут водиться деньги.