Тим Доннел - Подземелья Редборна

На трех площадках поединки закончились довольно быстро — бойцы, получив небольшие раны, благородно признали себя побежденными. В последние годы подобное повторялось довольно часто и приветствовалось как жрецами Митры, так и самим герцогом: ни к чему было терять верных вассалов.

Но бой на четвертом поле, приковавший к себе внимание всех зрителей, обещал быть долгим. Оба противника, похоже, старались продемонстрировать все свое умение, нападая и искусно обороняясь.

Конан сразу узнал своего соперника: это был тот самый юноша, который испытывал мечи во дворе у мастера Кларса. Еще тогда киммериец оценил ловкость и быстроту удара молодого рыцаря, а сейчас ему самому приходилось отражать молниеносные атаки Брайна. Но для северянина, прошедшего суровый путь бесчисленных схваток, где честный бой легко мог оказаться губительной роскошью, для него, опытного воина, даже за короткое время поединка открылась не одна возможность поразить мощным ударом шустрого мальчишку. Краем глаза Конан видел, чем закончились сражения на соседних полях, да и юноша этот, горячий и отчаянно смелый, нравился ему с каждым мгновением все больше и больше. Нет, надо еще поиграть с ним, пусть покажет все, на что способен, а там… Конан уже знал, как закончит поединок.

Мечи со звоном сшибались, высекая искры, разгоряченные кони вставали на дыбы, а поединок все не кончался. Народ, вначале с недоверием смотревший на киммерийца, ожидая от него грубого боя и бесчестных приемов, постепенно принял его сторону. Жители Мэноры, искушенные ценители рыцарских боев, прекрасно видели все возможности, которыми этот огромный варвар не пожелал воспользоваться. И вскоре крики, подбадривавшие Брайна, сменились восторженными воплями:

— Конан, руби! Смелее, киммериец! Слава и Победа! Хей, хей!

Герцог сидел в высоком кресле как на иголках, привставал, перегибался через барьер, негромко вскрикивал:

— Какой удар! Митра, ну и боец! Давай, киммериец! Руби!

Лавиния не сводила с Конана восхищенных глаз, уверенная в его победе, и шевелила губами, беззвучно повторяя имя варвара.

Всадники, распаленные затянувшимся боем, разъехались по углам площадки для новой атаки. Конан сильно пришпорил своего жеребца и, как на кровного врага, бросился на молодого рыцаря. Сокрушительный удар меча северянина обрушился на щит соперника так, что лопнула стальная обшивка. Широкая грудь вороного, направляемого умелой рукой киммерийца, врезалась в бок развернувшейся лошади Брайна — и конь, и всадник рухнули на землю.

Рыцарь не успел освободиться от стремян, и конь, падая, придавил юноше ногу. Конану оставалось занести меч и нанести последний удар, ведь противник не просил пощады, не признавал себя побежденным. Но вместо этого он спешился и хладнокровно ждал, пока Брайн встанет на ноги. Толпа вокруг Ристалища взорвалась криком:

— Конан! Конан победитель! Победа Конану! Хей, хей!

Брайн, шатаясь, поднялся на ноги и, прихрамывая, сделал несколько шагов навстречу киммерийцу. Нестерпимая боль застилала глаза юноши багровыми кругами, но он, не дрогнув, ожидал последнего удара. Противник почему-то медлил, и Брайн, усилием воли превозмогая боль, посмотрел на него. Конан стоял перед ним, опустив меч на песок, и спокойно глядел на юношу. Не в силах поднять меч для удара, Брайн, скрипнув зубами от ярости и позора, швырнул клинок к ногам киммерийца, признав этим свое поражение. Не глядя в сторону герцогской ложи, он с трудом, опираясь на плечо подоспевшего оруженосца, пошел к Воротам Побежденных.

Конан, легко вскочив в седло, поднял вороного на дыбы и под восторженные крики покинул Ристалище.

Гордион снова выступил вперед, выкликая имена следующих участников турнира. Народ вопил, подбадривая рыцарей, но ни один бой не вызывал уже такого взрыва страстей. Герцог и герцогиня негромко переговаривались, обсуждая удачи и промахи сражающихся. Победители покидали Ристалище, провожаемые приветственными криками, побежденных уносили или они сами, склонив головы, выходили за ограду через Ворота Побежденных.

Каждый раз, когда Гордион начинал выкрикивать имена рыцарей, у Лавинии внутри все сжималось в комок, а герцог Оргельд нетерпеливо постукивал рукой по барьеру. Но на Ристалище выходили все новые пары рыцарей, а Ферндин все стоял за воротами, глядя на сражающихся холодными глазами.

Осталось шестеро бойцов, из которых составятся последние три пары. Зрители, возбужденные поединками, громко переговаривались, гадая, кто из оставшихся рыцарей сразится с ненавистным Ферндином. Но все сколько-нибудь стоящие воины уже покинули ристалище, и, как нарочно, возможным противником для любимца герцога мог стать либо совсем молодой воин, либо убеленный сединами рыцарь.