Грегори Арчер - Конан и пророк Тьмы

— …Грязная Пасть: Рыночная площадь и Тройной квартал. Факельщик: от Юго-Восточных до храма. Гнойник: от казарм до холма Столетия. Не убивать. Увидел — пускай гонца. Я — здесь. Возьму живым. Сам.

Среди окруживших стол людей вспыхнули шепотки удивления и восторга. Давно, давно волк не покидал свое лежбище. Шемит по кличке Фенди, король вагаранских воров, правил беспрекословно подчиняющимся ему отребьем, не выходя за стены «Стреноженной вши». Зачем? До самых дальних уголков Вагарана с быстротой крылатых коней долетали процеженные им сквозь зубы слова, а приказы исполнялись еще быстрее. Власть его держалась на том, что он никогда никому ничего не прощал, даже малейшего ропота. Каждый из посещавших «Стреноженную вошь» когда-нибудь да становился свидетелем его расправ над решившими посвоевольничать. Ослушник не успевал показать свое недовольство, как дергалось красное рубашечное пятно, и, выброшенное из него, впивалось в глаз или горло строптивого блестящее стилетное лезвие. Вдобавок не было причин жаловаться на справедливость при дележе добычи или неумелую организацию воровских дел. Голова у шемита варила что надо.

Сегодня, едва прослышав про обещанную за поимку варвара-гладиатора награду, Фенди объявил сход. Описав наружность беглеца, главарь вагаранских воров распределил своих псов по городу и приказал, подняв во всех кварталах на ноги нищих, осведомителей и наводчиков, отыскать дорого оцененного раба и незамедлительно донести ему, где тот схоронился. Дальше атаман будет действовать сам. Как он замыслил взять живьем такого, судя по сведениям, опасного, непобедимого воина? Или в планы Фенди входит уговорить того вступить в шайку?.. На подобные вопросы никто, конечно, не отважился. Надо только выполнять то, что приказано. И выполнять хорошо.

— Ну? Чего ждете, гниды? Вон отсюда!

Едва было произнесено последнее слово, как харчевня «Стреноженная вошь* опустела. Лишь на своем троне остался погрузившийся в думы главарь, да у входа тоже никогда не покидавший пределов харчевни детина с рваными ноздрями.

Давили шаха Джумаля стены отведенных ему во дворце сатрапа покоев, теснило в груди. Ныло сердце. Шах бродил по комнатам, не находя себе места и не в силах остановиться. Не в силах даже думать. Он мог только страдать, и мозг его жег безответный вопрос: «Как, как такое могло случиться?»

«Сын! — Такая мысль время от времени пронизывала его сознание, затянутое тучами горя.— Мой сын!» И сразу же все его чувства вспыхивали костром жажды мщения. Такого необузданно сильного ощущения он не испытывал никогда в жизни. И рождалась надежда на то, что свершившееся возмездие погасит невыносимую боль, поможет примириться с утратой сына и защитника тела и престола шаха. Терзаемый болью правитель клял себя за то, что мало внимания уделял своему отпрыску — плоти от плоти, крови от крови (пусть даже в эту плоть и кровь примешалась черная капля потусторонних сил),— никогда не беседовал с ним по душам, не ведал, какие желания и вопросы мучили юного Амина. Он всегда принимал существование рядом с собой сына как должное, как нечто само собой разумеющееся, незыблемое и вечное… Теперь же поздно что-либо исправлять. И Джумаль чувствовал пустоту внутри себя, словно из его души, из его тела безжалостно вырвали огромный кусок, оставив ноющую, рваную рану.

За окнами темнело, до сих пор не появился гонец с вестью от Хашида, что подлый убийца изловлен, да и с другими известиями никто не приходил. Ничто не нарушало уединения туранского гостя.

До полуночи оставалось немного, когда шах бегом бросился к двери, ведущей из покоев в коридор, рывком распахнул ее и, увлекая за собой несших охрану комнат Джумаля телохранителей, помчался по проходам и лестницам к выходу из дворца.

Как леопард нападает из ночной мглы на свою жертву, так неожиданно и страшно обрушилась на шаха мысль о том, что никогда более он не увидит своего сына. Никогда. Завтра Амина похоронят — не в общей могиле, как ошибочно думал сторож покойницкой Кумарандж, а в отдельной, с отданием почестей, но он, отец, не сможет попрощаться с сыном. Нельзя шаху присутствовать на погребении простого телохранителя. Законы и обычаи его страны, его положение не позволяют это. И не увидеть ему больше… Нет! Он должен! Обязан проститься, посмотреть последний раз на того, в ком текла его кровь. Закрыть глаза. Дотронуться до него.

И шаха подтолкнуло к дверям, бросило в коридоры, понесло к выходу из дворца.