Даниэл Уолмер - Обида предков

Анита и дети наблюдали за его сборами молча, Мальчик и девочка перестали играть. Девушка стояла, опустив вдоль тела тонкие руки. В серых глазах ее с залегшими под ними синими тенями была покорная обреченность.

Взявшись за повод и собираясь уже вскочить в седло, Конан обернулся и, поддавшись внезапному импульсу, обратился к ней:

— Послушай! Кажется, ты говорила, что у тебя есть тетка в соседнем селении?

— Да! — кивнула она.— А что?

— Я как раз сейчас направляюсь в ту сторону. Мне пришло в голову, что я могу прихватить тебя с собой и довезти до твоей родственницы. Пожалуй, для тебя это будет наилучшим выходом. Понадежнее, чем воск в ушах.

— Но как же они, Конан?..— Анита в растерянности оглянулась на малышей.

— Детей мы можем прихватить тоже! Не бросать же их здесь одних. Можно посадить их вдвоем на коня, а, самим идти рядом. Как-нибудь доберемся! Ну, давай, решайся скорее!..

Анита бросилась к детям и принялась радостно тормошить их. Затем она устремилась в избу, видимо, чтобы собрать свои нехитрые пожитки. Мальчик оставил игрушки и кинулся ей помогать.

Конан опустился на траву, приготовившись к терпеливому ожиданию. Но девушка очень быстро вернулась назад. Лицо ее было виновато-растерянным.

— О, Конан! Я совсем забыла! — воскликнула она с искренней грустью.— Мне нельзя уходить отсюда. Я не могу.

— Но почему? — удивился киммериец.

— У меня есть бабушка. Она очень старенькая и наполовину безумная. Она жила в семье брата моего отца, но наньяка приходила к ним ночью. Семь дней назад. Теперь бабушка осталась совсем одна. За ней некому ухаживать, кроме меня. Езжай один, Конан!

Киммериец недовольно поморщился и что-то прикинул в уме.

— А на коня нельзя ее усадить, твою бабушку? Вместе с детьми?..

— Ну что ты! Она совсем старенькая. Она еле ходит.

— Раз она такая старая, может быть, ей вообще уже пора…— Конан не докончил свою мысль, так как Анита возмущенно затрясла головой.

— Как ты можешь так говорить!.. Я ее очень люблю, свою бабушку! Все детство я провела с ней. Она для меня даже ближе, чем мои бедные родители… Знаешь, теперь она часто заговаривается, бормочет что-то, и очень трудно бывает ее понять. Но мне почти всегда удается догадаться, что она хочет сказать мне! Я не могу, Конан, не могу бросить ее…

— Ну, что ж! Дело твое.— Поднявшись с травы, Конан вскочил в седло и натянул поводья.— Уговаривать не буду! Безумную бабушку оставить, конечно, никак нельзя… Правда, на твоем месте я больше думал бы о жизни детей, чем стариков! — Он кивнул в сторону трехлетней девчушки, сидящей в траве у крыльца, и, пришпорив коня, выехал за калитку.

— Но, Конан!.. Ты же сам сказал насчет воска! — крикнула вослед ему девушка.— Каждый вечер я буду затыкать уши! С нами не случится ничего плохого…

Как ни погонял Конан своего жеребца, тот все время норовил перейти с галопа на рысь, а с рыси на торопливый шаг, словно был не здоровым трехлетним скакуном туранской породы, а древней деревенской клячей. Спотыкался он еще чаще, чем накануне вечером, хотя тропа была наезженной и ровной. Видимо, жуткая ночь измотала несчастное животное еще больше, чем его хозяина. Кром!.. Воистину было бы намного благоразумней и третью ночь провести ему под открытым небом, в корнях какого-нибудь дерева, закутавшись в плащ, но, конечно, как можно дальше от проклятой богами, несчастной деревушки…

Мерзкая ненасытная тварь! Она не только не дала ему выспаться. По милости этого воющего в ночи исчадия на душе у него так гнусно, так тоскливо, как вряд ли когда-нибудь еще было…

Конан пытался думать о будущем. Он заставлял себя строить планы, представлять, что предпримет в первую очередь, лишь только доберется до Нумалии, богатой, беспечной, изобилующей столькими прекрасными возможностями для предприимчивого чужеземца. Но в памяти его то и дело вставало кроткое и измученное лицо Аниты, ее серые глаза с печальной обреченностью на дне их, ее упрямое и глупое нежелание оставлять безумную бабушку… В ушах его гудел ночной вой призрачной твари…

Селение, в котором проживала одинокая тетка Аниты, было больше предыдущей деревушки раза в три. В остальном оно ничем от него не отличалось. Такие же приземистые избы из толстых бревен, аккуратные огороды, ухоженные и подстриженные живые изгороди. Вдоль берега ручья носились мальчишки, увязая босыми ногами по щиколотку в песке. Беззлобно лаяли лохматые собаки…