Дмитрий Казаков - Логово тьмы

И он, отвернувшись, накрылся одеялом.

– И без меня, – добавила Саттия. – Я могу и врага зарезать, и зверя освежевать, но вот просто так потрошить труп, – и она скривилась, изобразив величайшее отвращение.

– Я составлю вам компанию, – сказал Олен и поглядел на дремавшего кота: – А ты, Рыжий?

Оцилан отвернулся и сделал вид, что ничего не слышит.

Пришлось идти втроем. Выбрались из шатра, прошли немного в обход его сине-зеленого бока.

– Так, приступим. – Арон-Тис сгрузил баночки на палубу. – Ты, Олен, будешь помогать. Держи пока пергамент, а там посмотрим…

Они с Бенешем, пыхтя и надрываясь, подстелили под труп прямоугольник из плотной ткани, и дело закипело. Когда самый большой из ножей разрезал чешую на животе гиппара, Рендалл скривился, ожидая почувствовать вонь. Но ощутил только аромат водорослей.

Последующий час он провел, борясь с дурнотой. Глядел, как Арон-Тис кромсает тело, подавал склянки, когда просили. Даже придерживал ходовые конечности, чтобы не мешали. Но при этом старался не вслушиваться в разговоры старого алхимика и молодого мага, не вглядываться в то, что темнело в окровавленных разрезах.

Гоблин рисовал, стремительно и уверенно нанося линии на листы пергамента, что-то бормотал себе под нос. Бенеш выглядел задумчивым, но не показывал ни боязни, ни обычного для себя смущения.

Любопытство оказалось сильнее прочих чувств.

– Так, – проговорил Арон-Тис, покрыв рисунками очередной лист пергамента. – Вроде бы все…

– Позвольте, а голова? – вскинулся Бенеш, и оба уставились на лишенный плетей-волос череп, какой-то угловатый и несимметричный.

– Ее нечем вскрыть, – алхимик помрачнел. – Если только попросить меч.

– Свой не дам, – поспешно сказал Олен.

– Ладно. Тогда хотя бы выковыряем глаза и попробуем изучить их, – и гоблин потянулся к ножам, теперь не блестящим, а покрытым кровью и слизью. – Так, держи его, а я… а, вот, отлично…

Олен отвернулся.

– Мозг выглядит почти по-человечески, – заметил Бенеш и поправился, – э… по-родански, да.

– Верно. Такое впечатление, что кто-то всунул его в совершенно чуждое нашему миру тело.

– Это почему чуждое? – Олен решил вступить в разговор.

– Понимаешь, у этого существа нет ни одного обычного для живого создания органа, – пояснил Арон-Тис. – Ну, части внутренностей. Ни сердца, ни жабр, даже кишок. Лишь нечто, отдаленно похожее на кровеносную систему.

– На что? – переспросил Рендалл.

– Не важно, – вздохнул алхимик. – Главное – непонятно, как эта тварь вообще живет, как, так сказать, работает…

– Может быть, попробуем магию? – предложил Бенеш. – Я знаю набор заклинаний, что позволит… ну, увидеть внутреннюю сущность… э, существа…

– Сущность существа? – в этот момент Олен почувствовал себя безнадежно тупым и со злостью подумал, что никогда в жизни не будет знать так много, как этот веснушчатый юнец…

– По-другому не скажешь, да. Любой родан – искра осознания, завернутая в кокон из магической силы, что-то вроде мира в миниатюре, – тут Бенеш понес нечто совсем непонятное. – У магов искорок две. Если хоть одна из них затухает, он гибнет. И этот кокон, его форму можно увидеть, ну… да, приложив заклинание…

– Пробуй, – просто сказал алхимик.

– Луис – обострение восприятия, Нуин – связь внешнего и внутреннего, Колл – раскрытие тайного, – забормотал маг, и магические знаки замерцали, засветились колдовским светом прямо в воздухе над телом гиппара. – Захлест силы… подсекаем… – лоб Бенеша покрыли капельки пота. – И вот оно, да…

Олен сморгнул, когда перед глазами все поплыло. Но это не помогло, серебристый, колеблющийся туман поднялся над трупом громадного рака и оформился во что-то вроде толстого веретена. В его сердцевине замелькали фиолетовые и багровые светящиеся нити, закружились черные хлопья.

Два человека и гоблин смотрели на происходившее во все глаза.

– Хм, и что отсюда следует, во имя темных богов? – первым нарушил тишину Арон-Тис.

– Это… ну, кокон, – не очень уверенно ответил Бенеш. – Только я такого никогда не видел. Никаких искр, а значит, это существо не может осознавать… По крайней мере так, как мы. А что представляют эти штуковины, я не знаю…

И он грустно вздохнул.

В серебристом вихре чувствовалась какая-то чужеродность. При взгляде на него возникало отвращение, какое испытываешь при виде попавшей в суп пиявки. Ощущение, что этого не должно тут быть, что это неправильно. Более четко описать свои чувства Олен не мог.