Елена Самойлова - Грозовой Сумрак

Перед глазами все поплыло, я покачнулась, неловко взмахнула ножом перед лицом, очерчивая сияющую осенней медью, рыжим пламенем, дугу – и только тогда заметила тонкий полупрозрачный жгут, привязывающий сумеречную тварь с лицом годовалого ребенка к потолку проклятого дома колдовской пуповиной. Словно из прожилок камня выступил ранее скрытый рисунок, паутина заклинания, центром которого служила пронзительно-алая не то бабочка, не то птичка с длинными узкими крыльями, угнездившаяся в хрупком, на первый взгляд безглазом тельце.

Проклятое дитя неуклюже перевалилось через высокий бортик колыбели, зависло на мгновение, цепляясь удлинившимися пальчиками за протестующе скрипнувшее дерево, и вдруг удивительно ловко упало на четвереньки, ощеривая мелкие треугольные зубы. В мгновение ока вдоль позвоночника существа вымахал острый железный гребень из обломков испачканных бурыми пятнами ржавчины ножниц, сложился со звонким щелканьем – и сразу же развернулся блескучим веером.

Бросок сумеречной твари был настолько стремительным, что я даже не увидела его – только ощутила порыв ледяного ветра, дернувшего меня в сторону, убирая с пути щелкающих лезвий.

– Фиорэ!

Треск выламываемой двери, брызги прогнивших щепок, дождем просыпавшиеся на пол.

Не так … Иначе …

Истошно вопящая тварь, летящая мне в лицо.

Алая молния с золотой искрой, перерезающая колдовскую пуповину.

И мелкий черный пепел, которым осыпалась мертвая плоть годовалого ребенка, высвобождая крохотную сверкающую бабочку-птицу с длинными стрижиными крыльями, доверчиво севшую мне на протянутую ладонь.

Невесомая, согревающая озябшие пальцы искорка. Хрупкая и невероятно сильная душа, которую боязно держать в руках – так страшно загасить этот удивительно яркий огонек, щекочущий кожу теплом, изливающимся из человеческого сердца, не знающего, что такое ненависть. Я невольно улыбнулась, глядя на крохотное чудо с трепещущими алыми крыльями, пригревшееся у меня на ладони, совершенно забывая обо всем вокруг.

С грохотом ввалилась внутрь высаженная дверь, и на пороге возник фаэриэ с обнаженной саблей в руке. Бегло осмотрелся вокруг, шагнул вперед, ко мне – и замер, вглядываясь в алое сияние человеческой души, что прильнуло к моим пальцам волшебным крылатым светлячком.

– Рей… – Я подняла на него взгляд, затуманенный слезами. – Есть другой выход. Им не нужна добровольная смерть, чтобы освободиться.

– Выход есть всегда и отовсюду. – Раферти, зашедший в комнату следом за фаэриэ, подпрыгнул, выдергивая мой нож из потолочной балки. Без особого интереса покрутил в руках и протянул мне: – Просто этот выход может не устраивать. Я всего лишь рассказал об одном из вариантов.

Птица-душа вдруг вспорхнула с моей ладони, закружилась под потолком, роняя с острых длинных крыльев рубиновую пыльцу, а потом стрелой взмыла вверх, сквозь потолок и крышу, легко и непринужденно разрезая колдовскую паутину, облепившую потолок. И нет больше силы, способной удержать ее или помешать этому полету.

– Я всегда хотела знать, куда они направляются, – тихо шепнула я, наблюдая за тем, как расползается обрывками истлевшего савана проклятие Мэбвэн, как отдача от нарушенного узора разбегается едва ощутимой рябью, очищая потолок от серого пепельного налета. – Но спросить не у кого, а выяснить самой не получится.

– Говорят, что туда, где невозможно быть несчастливым. – Раферти осторожно тронул меня за плечо, смахивая с плаща колкие кусочки подтаявшего льда. – Тебя ведь берегли до нашего прихода, светлая госпожа?

– Берегли. Без просьбы, просто потому, что хотели сберечь.

– А я не сумел… – Голос Рейалла, глухой, низкий, с рокочущими нотками раздался у меня над ухом. Окровавленная ладонь со сбитыми костяшками пальцев потянулась к моему лицу – и бессильно упала, так и не дотронувшись. – Он оберегает тебя из волшебного Холма, а меня задержала простая каменная кладка!

Я лишь покачала головой, обеими руками беря фаэриэ за запястье, не решаясь коснуться подживающих ссадин. Можно было бы сказать многое – и то, что дело вовсе не в прилагаемых усилиях, и о том, что фаэриэ не виноват в случившемся, что он не обязан, в конце концов, охранять меня постоянно, но все возможные слова показались мне пустыми, ненужными, лишними.

Бывают моменты, когда для искреннего разговора не нужны слова.

Долгий взгляд глаза в глаза в полутемной комнате, мрак в которой разгонялся лишь узким лепестком свечного пламени в руках у Раферти. Ощущение теплого весеннего ветра, невидимым плащом обнявшего плечи, пряный запах колосящейся под жарким летним солнцем травы и земли, умытой дождем.