Лилия Батршина - Поплачь о нем, пока он живой

Бьёрн криво усмехнулся.

— Вот уж не знаю, но, надеюсь, это пройдет, нечего народ пугать…

— Да уж хотелось бы… — Любава задумчиво перебирала светящиеся волосы. Потом озорно глянула на Бьёрна. — Хотя, по-моему, красиво!

Он неопределенно хмыкнул в ответ, оглядел поляну и задумчиво сказал:

— Иди спи дальше. Обо мне не беспокойся. Все в порядке.

— Точно? — Любава с сомнением посмотрела на него, но все-таки встала и, уже уходя, проговорила: — А то бы очень не хотелось проснуться от меча в животе.

Его взгляд неожиданно ожесточился, он прежним зло-язвительным тоном ответил:

— Не беспокойтесь, ваше величество, все будет исполнено!

А в висках стучало одно: "Доверился? Получил? Стоило ей увидеть мою слабость…"

— Ты чего? — Любава остановилась и обернулась. Зеленые глаза отсвечивали в темноте растерянным непониманием. — Ты чего? Знаешь, когда ты во сне свой меч сжимать начинаешь, это действительно очень страшно выглядит. Ты что, обиделся?

Он молча вытер кровь с руки полой плаща и сел на другую сторону дерева. Наверное, это звучало глупо, но его на самом деле задели слова девушки.

— И… извини, — виноватый голос Любавы прозвучал очень тихо, как будто она спрашивала, а не извинялась. — Я не хотела тебя обидеть. Правда.

"Леший меня раздери, я перед ним извиняюсь!" — потрясённо ахнуло её сознание. Но не извиниться она, чувствуя себя почему-то по уши виноватой, не могла…

Бьёрн пожал плечами, не заботясь о том, увидит это девушка или нет.

— Ну и дуйся там себе в одиночку, — тоже обиделась Любава, легла и завернулась в свой плащ. — Ну тебя…

На том и порешили.

…Любава проснулась первой. Почему-то, уж незнамо, по какой причине, но, раскрыв глаза один раз, она уже больше не смогла заснуть, как ни пыталась. И вскоре, оставив бессмысленные попытки вновь погрузиться в сон, девушка потянулась, сбросила плащ и села, покрутив взъерошенными со сна волосами. "Не светятся, — удовлетворенно отметила она. — Надеюсь, это не оттого, что день на дворе… А то буду, как ночной светлячок…" Любава улыбнулась, выпутала из волос приставшую сухую травинку и встала, одернув подол. Огляделась и на глаз определила, что сейчас не раньше двух часов дня. "Вот это выспалась… Бьёрн опять язвить будет…"

Однако не успела она себя одернуть — мол, чтобы она да боялась язвительных насмешек? — как вдруг со стороны дерева, у которого Любава вчера оставила мужа… "Гм, ну да, мужа, что в этом такого страшного?" — Любава ясно почувствовала, что покраснела. Так вот, с той стороны она услышала тихий, но вполне различимый храп. Любава тихонько рассмеялась и пошла туда. "Кто над кем ещё подшучивать будет…"

Бьёрн спал, прислонившись спиной к мощному стволу, крепко и беспробудно, чуть похрапывая во сне. Видимо, ночной кошмар его сильно утомил; а может, он и до утра не спал? Любава вгляделась в его чуть расслабившееся лицо. "Как он сказал: "Кому нужен криворукий урод со шрамом во все лицо"? — припомнила Любава. И вдруг подумала: — Да не такой уж и урод…"

Ну, шрам, ну, подумаешь, беда какая! Шрамы мужчину только украшают, между прочим. "Между прочим, надо будет ему об этом как-нибудь намекнуть, а то он, похоже, стесняется этого шрама страшно!" — взяла себе на заметку девушка. И вдруг с ужасом обнаружила, что этот молчаливый язвительный истукан начинает ей в чём-то нравиться…

"Истукан", то бишь Бьёрн, вдруг напрягся, сжал расслабившуюся было руку на рукояти меча, повернул голову на другую сторону и перестал храпеть. Любава предпочла тихонько удалиться, сделав мудрый вывод, что это его будят её чересчур упорные разглядывания. Встала посреди полянки, не зная, что делать. Гром и Смолка, уставшие за ночную скачку, стояли в сторонке, бок о бок, и, низко опустив головы, спали. "Сонное царство", — улыбнулась Любава и, оглядев лес вокруг, решила пойти на поиски дополнительного пропитания. Не все же на одних хлебцах сидеть! Правда, кинжал она с собой захватила — мало ли, кто в лесу может очутиться на её голову. Огляделась ещё раз и решительно шагнула в заросли справа от себя.

Надо отметить, что лес её не разочаровал. Отойдя совсем недалеко от их с Бьёрном полянки, она обнаружила весьма обширный черничник. С собой у нее оказался один из полотняных мешочков из-под хлебцев, и девушка, привычно заведя любимую веселую песенку, начала собирать маленькие синеватые ягодки. Однако вскоре песня примолкла: девушка отлично знала заповедь любого ягодника — "одну в корзину, другую в рот". А мысли ее, больше не отвлеченные пением, постепенно улетели к Бьёрну.