Алёна Кручко: Полуночные тени

Голос — так и распирает счастьем. Но если все хорошо, чего ж тогда?…

— Стой, подь сюды, — рявкнул готовому исчезнуть мальчишке Колин. — Что там у вас?

— Мальчик! — сияя, сообщил Ронни. — Большо-ой! Бабка Магдалена говорит, все хорошо, но она хочет все равно с мамой побыть, так лучше будет.

— Ну, беги, — трактирщик широко улыбнулся. — Да передай матери с отцом мое почтение!

— И мое! — крикнула я вслед.

— Пасиб, — донесся издалека ответ Ронни.

Джильда присела рядом, сказала тихонько:

— Ну вот, и у Гвенды все хорошо, благодарение богам. И Колин… он, бедный, последние дни сам не свой был, совсем извелся. Спасибо тебе, Сьюз.

— Джил! — рявкнул Колин. Трактирщица подхватилась, убежала. Ее крахмальный чепчик и белый фартук замелькали меж гостей, проворные руки меняли пустые кувшины на полные, и была она — как шустрое, деловитое, расторопное привидение. Я покачала головой. Зимой Джильда подхватила жестокую простуду и скинула ребенка, первенца. И, хотя проболела недолго, душевно до сих пор не оправилась. Куда делась острая на язычок хохотушка, не спускавшая обычных для подвыпивших мужчин шуточек? Пройдет, говорила бабушка, время лечит. Но пока что смотреть на Джильду было больно.

Веселье в трактире нарастало, и я поторопилась доесть. Поднялась, прощально махнула рукой. На пороге меня догнал Колин, сунул в корзинку каравай свежего хлеба и увесистый сверток, благоухающий свиными колбасками:

— Бери, Сьюз, поужинаешь.

Был он уже слегка пьян — и, верно, поэтому даже не попытался меня обнять. Что мне в Колине нравится, так это умение себя обуздать. Хотя, конечно, при его ремесле иначе нельзя.

Я посвистела Серому, но пес не появился. Пришлось звать. Извини, хозяйка , пришел ответ. С картинкой… мда. Ну что ж, зато от Серого щенки хороши. Броке, хозяин пегой сучонки, небось только рад, что нас с Серым нынче в деревню принесло.

На запах колбасок за мной увязалась кузнецова шавка, рыжая, склочная и блудливая.

— Отвали, — буркнула я, — самой мало.

Жадина , ответила рыжая. Но отстала — правда, обрехав напоследок.

Я шла домой — сначала лугом, затем лесом, по натоптанной тропе, знакомой настолько, что с закрытыми глазами пробежать можно. Помахивала приятно увесистой корзинкой и знать не знала, что этот вечер — последний в спокойной жизни и нашей деревни, и замка его милости барона Лотара, что властвует над окрестными землями, и моей собственной.

Наш с бабушкой дом стоит в лесу, и это не какая-нибудь покосившаяся избенка, в каких обитают ушедшие подальше от людей ворожейки. Он большой — по правде сказать, слишком большой для двоих, но у нас частенько задерживаются больные, и хорошо, что есть куда их пристроить. Вообще-то, это бывший охотничий домик его милости. Когда бабушка пришла в эти края, ее милость баронесса Иозельма — так уж совпало! — рожала первенца. И если б не бабушкино лекарское умение, и баронесса бы родами померла, и сыночек баронский навряд ли выжил бы. Вот ее милость и пожелала, чтоб умелая лекарка всегда была под рукой и ни в чем не нуждалась. А в замке жить бабушка отказалась наотрез — да оно понятно, пока войны нет, нечего лекарке в замке делать. Ни трав нужных вовремя собрать, ни огород развести. И барон поселил нас в пустующем лесном домике: сам-то он, с тех пор как умерла первая жена, не любит здесь бывать. Люди говорят, прежней баронессе нравился этот дом…

С тех пор бабушка еще два раза принимала роды у баронессы Иозельмы. Правда, младшенький не выжил, он слабенький родился, раньше времени — слуги в замке шептались, это потому, что Иозельме явился призрак первой бароновой жены, чуть не до смерти напугал. Может, и вправду было что-то, а может, просто совпало: едва оправившись, баронесса переехала жить в столицу. Не то при дворе должность купила, не то у родни пристроилась — слухи всякие ходят. Но обоих деток — и первенца, Анегарда, и дочку, Иоланту, — оставила в замке, при отце. Девочку я видела почти каждый раз, попадая в замок; барон ее любил, холил и наряжал, и она казалась мне похожей на беспечную яркую бабочку. Бойкая, любопытная и беспечная. Ланька, Ланушка, любимица отца, брата, замковой обслуги, даже собак и коней. Маленькая белокурая богиня, цветочный дух.

А сыночек вырос бугай бугаем, половину девок у нас на деревне перепортил — правда, ни одной без согласия. Красив, зараза. Высокий, плечи — куда там нашим парням, разве у кузнецова Рольфа малость пошире будут. Темные волосы летом выгорают и отливают на солнце рыжиной, крупные губы и твердый подбородок у кого другого смотрелись бы грубо, но Анегарда ничуть не портят. Глаза… а вот в глаза молодому барону я не заглядывала. Но кто из девчат вблизи видел, говорят — в цвет неба зимой, когда снежные тучи стоят низко-низко. Да, красив наш молодой барон. Увидишь — аж сердце екает, и на душе делается тепло-тепло. Но мне такие ухажеры ни к чему, и бабушка тоже так считает. Да и младше он меня, почти на два года младше.