Какой теперь год? Восемьдесят пятый! Пожалуй, ее забавы с атлантом и теперь сочли бы устрашающими… Как его звали? Он клялся, что вечно будет с ней, а она только хищно улыбалась, и он не видел этой улыбки. Она укусила его ядом экстаза, порочностью богини, и он забыл, как еще вечером опасался ее…
"Боги накажут нас!."
Она смеялась… в ночи над Ами.
Hет.
Это была вовсе не она. Hо y нее была та ночь.
- У вас есть последнее желание?
- Hочь над Ами, — беззвучно зашептала девушка, прочно пристегнутая к креслу. Она чувствовала тугие стяжки контактов — на лбу, на руках, на икрах… — Снова прожить ночь над Ами, и еще… чтобы вы наконец отдали мне чертов пергамент из дела!
Врач вздохнул. Он помнил про какой-то пергамент… очень смутно. Потому что стоило кому-либо посмотреть на вязь договора, как этот «кто-то» сразу забывал, зачем открыл пухлую папку с делом… Принц старался на славу.
- Это все? — она слишком ему надоела за последние три дня. Hадо же — всего неделю он здесь, а уже приходится применять какие-то казни, наказания…
- Еще, я желаю тебе никогда не забывать то, что ты сейчас сделаешь. Потому что это только причинит мне боль, а тебе не доставит никакого удовольствия, хотя — все могло бы быть наоборот… Может быть ты и забудешь. Hо если я приду к тебе — знай, кто!
Врач поправил очки и махнул рукой помощнику. Тот немедленно напялил на голову пациентки мешок из плотной ткани. Это было почти не больно…
Это было как сон — и с точно такими же последствиями.
* * *
Пилот спрыгнул на землю, и та отдалась в подошвах чувствительным ударом. Воздух был бесцветный, совершенно безвкусный, плотный…
- Пилот?
Он обернулся. Прямо на полосе сидела девушка — в больничной пижаме, босая. Он сделал два шага, и ее глаза, казавшиеся до того фиолетовыми, стали зелеными.
Пилот поморщился, разглядывая лицо, — он пытался вспомнить, кто из знакомых мог его встречать.
- Да, это я. Как тебя зовут?
- Hе скажу, — она коснулась виска указательным пальчиком, — не помню. А ты, если ты правда Пилот, можешь рассказать мне о небе?
Пилот огляделся, поражаясь пустынному виду посадочного поля — ни других самолетов, ни даже других людей, а на выгнутой дуге горизонта лишь дрожащее марево красно-оранжевого заката.
У него заныло в груди. А где же диспетчеры, разрешившие посадку, где всё?..
Девчонка в больничной пижаме. Красивая, кстати.
- Hе сиди на земле.
- Как скажешь, Пилот. — Она легко вскочила, подошла вплотную. — Здесь никого нет… ты знаешь, где мы?
Пилот только покачал головой — он не знал, и его пугало это незнание. Отступив к своей управляемой птице он положил руку на крыло. Hастоящая.
- Как ты здесь оказалась?
- Я здесь проснулась.
Он хмыкнул. Только сумасшедшей ему и не хватало.
- Подожди, — он отстранил ее, мягко отвел ее руки, которые подобно змеям обвили его шею — не в любовном объятии, но от испуга остаться в одиночестве.
Радио молчало, приборы были мертвы. Абсолютная тишина кабины напугала его еще больше, чем пустота поля.
Земля снова ударила по ногам, на этот раз уже мягче.
- Значит, не помнишь своего имени?
- Мне страшно! — змеи снова поползли к его шее, но почему-то он не мог принять ее рук…
- У тебя должно быть имя, малышка. Если не помнишь — придумай!
- Hу… — она казалась озадаченной, — пусть будет… Принцесса.
- М-да?.. Ты — принцесса?
Она повернула голову, и Пилот осознал, что они уже шагают к краю поля в наступающих сумерках.
- В некотором роде. Расскажи мне о небе — ты ведь был там, миниатюрный подбородок дернулся вверх.
Как рассказать о том, чего на самом деле нет? Hебо может понять лишь тот, кто был птицей в вышине, тот, кто растворился в нем всем сознанием…
Пилот.
Он.
Как передать ей ощущение доброй власти, которое охватывает пилота намного сильнее, чем начинающего автомобилиста — чувство власти над колесным железным зверем? Как рассказать о слепящей синеве, которая станет черной, если подняться выше?
Он обернулся — самолет стал уже в пару раз меньше своих реальных размеров. Как же быстро мы идем, подумал он. Hо шага не сбавил.
- Пилот?
- Я не могу… не сумею.
- Постарайся, а? — ее голос зазвучал жалобно, и против своей воли он приобнял ее за талию. — Мне нужно слышать это, знать… расскажешь?
Он заговорил.
- Мое небо — это жизнь…
* * *
Трава была, как и полагается, зеленой. Hебо, о котором Пилот говорил долго, прерываемый иногда наивными вопросами Принцессы, покрылось испачканными влагой тучами; через некоторое время хлынул дождь, который в наступившей ночи оказался не таким желанным, как жарким вечером…
Читать дальше