Эмили Мартин - Лесничая

— Как-то это странно, — Арлен отломил кусок хлеба. — Что значит сдержанность и радость? Свет — не великий пророк, требующий жертв.

— Они видят это немного не так, — сказала я. — Дело в празднике. Так они выказывают почитание. У каждой культуры есть что-то такое. У вас нет особого места, где вы видите Свет? Способа поклоняться ему?

— Нет, — сказал он, сбрасывая ботинки. — А что?

— Есть, Арлен, — тихо сказал Кольм. — На закате, когда свет ударяет по водопадам Частокола. Иначе зачем мы поворачиваемся к скалам в конце каждого дня?

Он пожал плечами.

— Наверное, потому что вид красивый.

Мона расстелила одеяло на сене, мы устроились на нем с баночкой меда в центре.

— Честно говоря, я готова с этим покончить. Я даже не уверена, что Свет существует.

Я удивленно посмотрела на нее.

— Как не существует? А солнце, луна, звезды…

— Я не говорю, что света нет, — она осторожно обмакнула кусочек хлеба в мед. — Просто сложно верить, что есть один Свет, вдохновляющий всех вокруг. Выглядит удобно, что каждая культура видит в этом то, что близко их сердцу.

— Циничная точка зрения.

— Да? Подумай, Мэй. Вера Алькоро в Свет привела их к моей стране. И весь бред с пророчеством и Седьмым королем… один народ в дураках, а другой — рабы. Почему Свет считает кого-то выше других?

— Я не говорю, что все правильно, — сказала я. — Но, думаю, что не почитать свет из-за неправильного понимания нельзя. Это повод искать истинное значение Света.

— Может, так. Может, нет.

— Но подумай… А-а! — Мышелов потерся о мой локоть, пока я открывала флягу. Вода пролилась на мою обувь. — Ненавижу эти виндеранские фляги. Все бы отдала за деревянную горлянку, — я отогнала кота, вьющегося у моих ног пушистой змеей. — Кыш, уходи!

Мона ухмыльнулась.

— Не любишь котов?

— Коты должны быть на воле, — сказала я, убирая руку, когда он выгнул спину, чтобы потереться о мою ладонь. — Как и другие звери.

— У твоего народа нет скота? — спросил Арлен, протягивая пальцы к носу кота.

— Есть немного. Индейки, пчелы, рябчики, перепела, кабаны. Но почти все семьи при этом охотятся. У нас же нет берега для овец или коз.

— Но вы не торгуете, — Мона покачала головой. — Такой странный народ. Закрытый.

— Знаешь, что? Зато нас никто не захватил.

Ее лицо стало мрачнее бури.

— Не смей так со мной говорить. Ты не имеешь права.

— У меня прав не меньше, чем у тебя. Я не твоя подданная, Мона. Так что не относись ко мне так.

Она посмотрела на меня свысока.

— О, Мэй, я так и не делала.

Я яростно оторвала корочку хлеба, свернула спальный мешок и ушла в другое стойло, не хотелось находиться в ее обществе больше, чем необходимо. Амбар стонал от ветра. Снаружи кудрявые овцы собрались под навесом, стряхивали воду с ушей. Я развернула спальный мешок и легла, слушала, как дождь хлещет по стене амбара. Так было, пока глупый кот не устроился комком у моего плеча, заглушив все звуки своим урчанием.

* * *

Я проснулась от вопля петуха утром. Мышелов ушел ночью, но оставил на моем плече слой серой шерсти. Я села, отряхиваясь. Арлен еще храпел, и я тихо пробралась мимо их стойла, вышла из амбара, чтобы умыться в ручье.

Я была удивлена тому, что проснулась не первой. Мона была у ручья с Хелли. Ее золотые волосы висели мокрыми на спине, она держала контейнер, куда Хелли загружала склянки молока. Хелли говорила с ней, Мона хмурилась. Я подошла, и она кашлянула, взглянув в мою сторону, перебивая женщину.

— Благодарю, Хелли, — Мона отдала ей контейнер. Хелли поставила его в судок в ручье, поприветствовала меня и пошла к дому, вытирая о фартук бутылку молока.

— Что это было? — спросила я.

— О, просто разговор, — она взмахнула рукой. — Она предложила нам завтрак.

Хелли решила исправиться за нехватку горячего ужина, погнала нас за стол на завтрак из яиц, гренок с маслом, черники, горячих бисквитов с мой кулак размером. Она отказалась от наших денег, сказав, что лишь выражает гостеприимство, упущенное ночью. Ягненок прыгал по комнате, блеял и стучал копытцами, пока Хелли готовила ему молоко. Призма сверкала в лучах утреннего солнца, бросая осколки радуги на стол. Один такой упал на чашку Моны, и она отодвинулась, кривя губы.

После завтрака мы убрали со стола и поблагодарили Тофера и Хелли за доброту. Ягненок проводил нас до двери, лизал росу с травы. Мы попрощались, закинули сумки за плечи и направились к туманным холмам.

— Что ж, — сказала Мона, когда домик пропал за холмом. — Этот вес нам тащить на себе, — она поправила сумку. — Нужно съесть эти головки сыра. Они тяжелые.