Вера Огнева - Кольца Джудекки

Перебранка, на некоторое время отвлекла от допроса, но, в конце концов, выдохлась. Из темноты прохрипел бас:

- Уразумел, проявленец?

- Нет, - честно признался Илья.

- Ладно, потом растолкуем. Обзовись.

- Вам как, с должностью, титулами, званиями или имени достаточно?

- Иш ты, с титулом! - несколько оживился и даже чуть помягчал голос председателя, не понявшего Донковской шутки, - Титулы у нас не обязательны. Но упомянуть, стоит.

- Протестую! - влез левый заседатель. - Титулы были отменены к употреблению декретом народных комиссаров в одна тысяча девятьсот…

- Да уймись, ты! Комиссар недорезанный. Не знаю я никакого совета, и года такого не было! - председателев баритон звенел раздражением.

- Было! Было!

- НЕ БЫ ЛО!!!

Об Илье опять забыли. Но свару перекрыл бас:

- Прозвание пусть сообщит. ТАМ, - многозначительная пауза, - разберутся.

Спорщики враз притихли - Зовут как? - председатель придвинул к себе лист, умакнул перо в чернильницу.

Все честь по чести: опись, протокол…

- Донкович Илья Николаевич.

- Годов сколько?

- Сорок четыре - Что можешь?

- В каком смысле?

- Какой работой владеешь?

- Врач.

- Лекарь, что ли?

- Можно и так.

- Имеешь ли при себе разные инструменты: ножи, пилы, щипцы, корпию? Имеешь ли травы, коренья, и иные лекарские ингредиенты?

На Илью уже некоторое время, против воли и всякого здравого смысла, накатывала истерическая веселость. Кое-как сдерживаясь, он выдавил:

- Имею авторучку, чтобы записать диагноз и назначения.

- Пиши, - прогудел бас, - Лекарь из поздних. Ничего не умеет кроме как, слова писать.

Эпохальный, можно сказать, приговор. Или приговор эпохе? Как посмотреть.

- По истечении карантинного срока, предлагаю, направить проявленца санитаром в больничный барак, - визгнуло слева.

- Сколь раз повторять: не барак, а лекарня.

- У нас - демократия. Каждый имеет право голоса и право, называть вещи своими именами.

- Своими, а не твоими. Уймись, не то…

- Не имеешь права! Я - должность выборная!

- До-олжность! Вы-ыборная! - передразнил председатель.

- Гражданин Алмазов…

- Вот ему и пожалуюсь. Один ты, что ли, доносы строчить умеешь!

- Недонесение с моей стороны, должно караться по статье.

- Ну - все! Допек! Я те щас и язык твой поганый, и рученьки шаловливые повыдергаю!

- Предлагаю закончить совещанию. - Бас из всех оказался самой цельной натурой. - Вечерять пора.

- Ужинать, - поправил Визгливый.

- Чего? - взревел Бас. В темноте обозначилось могучее движение. Обладатель внушительного голоса, мало, стол не своротил. И быть бы расправе, но, поняв, что таки зарвался, левый заседатель метнулся к выходу. Тьма на миг озарилась дверным проемом. Остальная комиссия покинула зал заседаний чинно и неспешно. В помещении остались только узники-карантинники, да урковатый страж по ту сторону решетки.

Сон навалился сразу и беспросветно. Замотанное, изумленное до помешательства, сознание просто выключилось, милостиво отсекая Илью, от случившейся с ним действительности. Только сполз по стене на корточки и - мрак.

Но и проснулся мгновенно. Недалеко у стены, в самом углу взахлеб кашляли. В сторону Ильи пополз характерный запашок. И тут же сработал, въевшийся в подкорку, врачебный инстинкт. Еще толком не проснувшись, Донкович разобрался с диагнозом, да что там, и с прогнозом - тоже. Надо проработать двадцать лет легочным хирургом, чтобы так вот, по кашлю, определить: человек в углу не просто болен - умирает.

Кое-как разгибая конечности и нещадно царапая куртку о шершавую стену, Илья встал, прошел три шага, навис у решетки черным, коленчатым богомолом и позвал:

- Эй, кто тут есть!?

- Чего бакланишь? - отозвался гнусаво-заспанный молодой голос.

- Здесь больной. Ему необходима помощь.

- Вот и помоги, - нагло отшили с той стороны. Вертухаю, разумеется, было начхать на болящего, но уже проснулся и вник - такое развлечение случилось. Сам врачишка напросился, сам пускай и выпутывается.

Илья бессильно выругался. Достать бы тебя паскуду…

- Оскорбление комиссии влечет за собой наказание: от очистных, до отправки в отряды, - издевательски пропели с той стороны.

- Ты не комиссия. Ты шестерка.

Теперь заматерился стражник: зло, длинно, оскорбительно адресно.

В углу опять закашляли. Приступ перешел в рвотные спазмы. Илья представил, как больной давится кровью, плюхнувшей, из проеденных чахоткой легких.

- Факел хоть зажги, - прошипел, едва сдерживая ярость.