Александра Давыдова - Бестиарий. Книга странных существ

Даша больше никогда не подходила близко к краю. Плакаты с призывом ложиться между рельсами она срывала и уже получила за это три штрафа.

— Садитесь, девушка! — парень лучился довольством. Сейчас телефон попросит. Даша замотала головой. Она однажды уже ощутила, как упругость вагонного дивана подается вниз… не хотелось знать, что дальше.

Если стоять посередине вагона, расставив ноги пошире, можно не прикасаться к нему. Совсем. Если слушать подсказки, которые шепчут на ухо, можно избежать ошибок.

Тук-тук-тук… Что может так размеренно стучать по крыше поезда на полном ходу? Даша знала. Она закрыла глаза, когда свет мигнул, открыла — и увидела свободное сиденье. Секунду назад там читала журнал изысканная пожилая дама в соломенной шляпке. Гурман… Поезд сыто зашипел и пошел намного медленнее. Так и на работу можно опоздать!

Кто бегает вверх по эскалатору? Даша, которая опаздывает. До офиса двадцать минут пешком, семь на троллейбусе, а до начала рабочего дня — пятнадцать.

— Давай сюда! Опоздание — минус премия! — дизайнер Лиля махнула ей, запрыгивая в троллейбус. Рогатая тварь захлопнула воняющую гнилью пасть и отползла от остановки. На ее место тут же запрыгнула острозубая маршрутка, вываливая на ходу синий язык.

Даша вздохнула — до конференции меньше месяца, а нового дизайнера еще придется поискать.

«Почему ты не ездишь на троллейбусе, если так боишься метро?» — спрашивала вчера эта Лиля. Пришлось что-то мямлить про другой конец Москвы и пробки. А потом возвращаться дворами, потому что вечер был теплым, и многие пошли до метро пешком, поэтому голодные твари выхватывали прохожих прямо с тротуара. Метро хоть сытое. Даша любит метро.

Мокрое седло, мокрая лошадиная шкура, мелкие серые волоски противно липнут к рукам. Капли гулко стучат по капюшону. Мерное покачивание усыпляет, скользкий повод выпадает из рук. Скорчиться в седле, не шевелиться, тогда хоть что-то останется сухим. Какой тяжелый перевал…

— Палатки-то в темноте ставить будете, — оборачивается проводник. С козырька его клетчатой кепки течет.

Тонкая дождевая струйка вкрадчиво пробирается в сапог. «Мы просто попали в тучу… Где-то солнце: туман не серый — серебристый, серебряный… Зверь с серебряной шкурой, который живет в зарослях, а ночью выходит на охоту, и охотники бледнеют, услышав его имя… Этот, пожалуй, побледнеет…» На краткий миг Ника одолевает дремота, и во сне он пытается рассмотреть зверя в зарослях. Зверь где-то очень близко; он ждет, подкарауливает, сливается с ветвями. Мерцает серебристой шерстью.

Туман рвется на отдельные клочья, и Ник видит долину. Узкая полоса кедрача вдоль реки, небольшая поляна — и только; остальное заросло карликовой ивой в рост человека, корявым кустарником с узкими серебристыми листьями. Вскоре тропа становится похожа на тоннель. Лошади спотыкаются об узловатые корни, выбитые копытами из земли. Крепкая ветка цепляется за стремя, выворачивает ногу, и на мгновение Нику кажется, что чьи-то когти пытаются выдернуть его из седла.

Тучи ушли. Луна такая яркая, что при ее свете можно писать. Костер, обжигающий суп, сухая одежда, — жизнь налаживается. Кто-то пускает по кругу фляжку. Водка развязывает языки. Ник клюет носом. Глаза закрываются сами собой; пахнет дымом и мокрой шерстью. Голоса вокруг — как неясный гул ветра в кустарнике. Нетвердый дискант мальчишки-конюха ведет мелодию:

— …все время пропадают, в прошлом году майминцы троих так и не нашли…

— Не ссы, я еще ни одного коня не потерял, — это проводник, Чап. Ник чуть поворачивается, ловя другую нить:

— …оказалось, у бедняги была шиза в длительной ремиссии, она в поход даже таблеток не взяла, а тут… пришлось спускать, еле до базы добрались. Да как раз отсюда, да… — это повар.

— …такие заросли, прямо лабиринт… даже не по себе как-то…

— …а кони…

— Пасутся где-то. Не кипиши, медведь не скушает, завтра соберем.

Ник напрягает слух, но не различает ни ставшего привычным за поход звона колокольчика, ни хруста травы на зубах. А рожа у Чапа совершенно уголовная, думает он. Ива под луной как серебряный мех. Сверху видны проходы — будто кто-то большой с треском ломился сквозь кусты. Наверное, кони.

Каждый ивовый лист покрыт коротким серым пушком. Далась тебе эта ива, вяло раздражается Ник и задремывает.

Зверь с серебряной шкурой никогда не показывается. Все о нем знают, но никто не говорит. Краснолицые охотники боятся его в полнолуние, бросают в кусты кровавые куски мяса. Иногда кто-то начинает грустить и задумываться. Таких выводят в лунную ночь к тропе-тоннелю. На рассвете узкие листья покрывает серебристо-розовая роса и прячет все следы…