Артур Баневич - Где нет княжон невинных

— Это все, что надо знать, — прервал он. — Все. По крайней мере с моей точки зрения.

— Скажу прямо: весьма оригинальная точка зрения.

— Просто я опережаю эпоху, — пошутил он. И только когда она рассмеялась, спросил: — Роволик — уменьшительное имя?

— Ничего от тебя не скроешь. — Она не покраснела, только еще шире улыбнулась. — Но мы отклонились от темы. Я спрашивала о Ленде. Кто она?

— Знаю, что родом она из Бельницкого княжества. И что там ее вроде бы преследуют власти. Ну при ее по меньшей мере на целый локоть длинноватом язычке это и неудивительно. Нагрубила, вероятно, кому-то важному, он ей ответил, возможно, не голым словом, дело дошло до рукоприкладства… Нет, черт побери, не знаю. Одно ясно: ученицей воскресной школы она не была и к дворцам близко не подходила. Ее манеры…

— Но книги почитывала.

— Мы живем не в ранневековье. У любого мужика в халупе есть хотя бы обрывок хроники, потому что это хороший тон. Чаше всего, конечно, листок вверх ногами висит, так как с грамотностью дела похуже. Впрочем, я не говорю, что она из крестьян… Не знаю, Петунка. Возможно, внебрачная дочь какого-нибудь владыки, возможно, законная — купца… По правде говоря, мне безразлично, кто она такая. То есть, конечно, хотелось бы знать. Но это ничего в наших отношениях не изменит. Даже если окажется, что ее родил дракон Вавелка.

Петунка кивнула, объяснение было принято. Он мог отвести глаза, заняться картиной.

— Надо было, чтобы я это увидел? Для этого ты меня сюда впустила? Потому что, догадываюсь, впускаешь не всех?

— Вообще никого не впускаю. Да, ты должен был взглянуть.

— Никого, за исключением Йежина? — уточнил он.

— Никто из моей семьи не имеет сюда доступа.

— Опасаешься за их глаза? — слегка улыбнулся он. — Не бойся. За посмотреть их не выкалывают. Просто надо соблюдать осторожность. Смотрящих обрабатывают батогами и в кандалы заковывают.

— Дебрен, я жена, мать и кость в горле здешнего епископа. У меня достаточно поводов это скрывать.

Они какое-то время рассматривали нагую худощавую блондиночку, которая бежала прямо на смотрящих, ветер трепал ее волосы, она покачивала не слишком большой, но и не такой уж маленькой грудью. Вернее, даже не бежала — а мчалась: художник прекрасно воспроизвел бьющий в ее прищуренные глаза ветер. Дебрен подумал, что мастер перестарался. Ветер — и это было изображено на недалеком фоне, — ломающий ветки и срывающий гонт с крыши трактира, подхватил бы такую замухрышку и унес бы за ту ложбину в самом углу, по которой протекала река. Если это была ложбина, а не глубокое ущелье. Впрочем, чем бы это ни было, обрывистые берега стягивал знакомый магуну мост. Слово «стягивал» не вполне соответствовало истине, потому что изображенный на картине мост был переломлен посередине.

Любопытно. Любопытным был также цвет волос девушки. Совершенно белый с небольшой розовинкой. Дебрен объехал и обошел по воде почти весь Виплан, но с таким оттенком волос еще не встречался.

— За что тебя не любит епископ?

— За то, что я ведьма. Официально. А по правде — за то, что из-за нашего проклятия ему приходится возить десятину из Золотого Откоса через Грабогорку по королевскому тракту. И единственному в стране епископу приходится платить бурмистру мыт за проезд через заставу.

— Епископу? Мыт?

— Именно. Понимаешь, Претокар крепко взъелся на Ледошку и золота не жалел, лишь бы отомстить, но прежде чем дорогу, то есть королевский тракт, через горы провел, грабогоркскому кошельку здорово досталось. Понимаешь, старая дорога закрыта, новой еще нет, а город издавна за счет транзита живет. Ну и когда бельничане войну начали, Грабогорка объявила временную автономию и пригрозила, что откроет Яровиду ворота. А Грабогорка — стратегический пункт, и кто им владеет, у того в руках все Заграбогорье. Ну и копи на Золотом Откосе.

— Ага. И королевич отступил?

— Наш национальный герой? Прославляемый в песнях патриот? Не шути. Он тут же послал карательную экспедицию, чтобы сразу двух зайцев убить: во-первых, каратели всех до одного горожан перебили — мужчин, конечно, — а во-вторых, при штурме полегло множество самих карателей, которым платить нечем было. — Она вздохнула. — Ну а те наемники-каратели, которые не полегли, встали гарнизоном в городе и до тех пор стояли, дожидаясь разрешения проблемы выплаты жалованья, что дождались разрешения от бремени женской половины, выжившей девять месяцев назад при штурме города. Ты только представь: за одну неделю население выросло почти на четверть. Акушерки и повивальные бабки с ног валились от усталости. А гарнизонщики, как всегда бывает со свежеиспеченными отцами, так сдурели, что почувствовали себя обязанными прокормить ораву обретенных младенцев и направили Претокару петицию с требованием назначить городу какой-нибудь новый источник доходов, пригрозив, что, если-де не выполнит их требований, то гарнизон из города уйдет и тем самым снова откроет для торговли старую дорогу. Ради блага новорожденных, разумеется.