Артур Баневич - Где нет княжон невинных

Врахта, ни слова не говоря, многозначительно перевесил лук через спину.

Двумя бусинками позже бессильное, отсвечивающее белизной ног и ягодиц тело Ленды лежало на краю южной опоры вместе с окровавленной портянкой, свисающей из промежности, словно послед, с вымокшим и полуживым попугаем в качестве новорожденного.

Збрхл, хоть и не был свежеиспеченным отцом, повел себя как пристало отцу: нарушил родовую традицию и, глупо улыбаясь, потерял сознание. Дебрен положил ему на грудь дрожащего Дропа и укрыл обоих снятой с конского трупа попоной.

Потом он опустился перед Лендой на колени и улыбнулся сам.

Лицо и грудь нетронуты, дыхание слабое, но ровное, сердцебиение нормальное. На затылке солидная шишка, но череп цел.

Он тронул губами ее губы и принялся за дело.

— Я искала тебя, — сказала Петунка магуну, останавливаясь в дверях конюшни. — Отвар уже, кажется…

Она осеклась. У бельничан закончились фонды на магические метели. Распогодилось, сквозь ворота в конюшню лился слепящий поток солнечного света. Петунка сразу же уловила все детали. Если, конечно, считать деталями оседланного коня.

— Можешь снять с огня, — проворчал Дебрен.

Она отвела глаза от полупристегнутой подпруги.

— Что ты делаешь? — спросила так тихо, что можно бы и не отвечать: она уже знала.

— Он эластичный. — Дебрен провел пальцем поперек живота и пояснил: — Ее пояс. Не знаю как, но он явно прилаживается к форме тела. Если его надевают маленькой девочке и не хотят то и дело сменять…

— Она его с детских лет носит? — Во взгляде Петунки недоверие смешивалось с печалью и болью. — Я знаю, знаю, она девица. Збрхл говорил… Но…

— Не в том дело, — холодно произнес Дебрен. — А в том, что пояс придавил двадцатицетнаровый валун. У нее должны были быть раздавлены позвонки, каша в животе. А оказался всего-навсего синяк. Ее обожгло, но это другое дело. Огонь, вероятно, должен был отпугнуть незваного гостя. Ну, возможно, и ее наказать за то, что она позволяет кому-то возиться с поясом. Это — вполне в рамках известной магии. Я слышал о подобных заслонах. Но чтобы двадцать цетнаров… Эта дрянь… Я знаю, что нет нерушимых заклятий. Но ее пояс ни на что такое не похож.

— И поэтому ты уезжаешь? — Петунка поглядела на вороного, разгребавшего копытом сено. — Потому что она никак не хочет тебе быстро уступить? Надо ждать?

Пожалуй, трактирщица не верила, что сумеет обидеть его. Она не была ни глупой, ни слепой.

— Быстро? — горько улыбнулся он. — То, что быстро не получится, я понимал, зная Ленду. Такой человек, как она, терпел бы годами… Но теперь я осмотрел пояс. — Он помолчал. — И понял, что скорее всего никогда, Петунка. Ни с кем.

— Боже… несчастная девочка…

— Кто-то крепко постарался. Какой-то мерзавец, — уточнил он. — Надо быть законченным подонком, чтобы устроить такое девушке… Когда парня кастрируют, у него вместе с возможностью по крайней мере исчезают и желания. А она…

Он отвернулся, наклонился, занялся полузастегнутой пряжкой.

— Значит, бежишь? — Он не ответил. — Даже не попрощавшись? Слова не сказав?

— Я напишу, — пробормотал он.

— Да? Никак кровью на двери? — Петунка подошла ближе, но не пробовала заглянуть ему в глаза. — Она любит тебя, Дебрен. Она мост своей любовью переломила, а это был чертовски крепкий мост. Возможно, самый крепкий во всем Морваке.

— Знаю.

— Знаешь? А ты знаешь, что сердце у нее разорвется, если ты сбежишь?

— Не разорвется, — прошептал он. — Вы, женщины, народ крепкий. Ты слышала, бельницкую княжну и дубиной не перешибешь.

— Но ты же, дурья голова, любишь ее!

Он наконец обернулся — нельзя же до бесконечности возиться с застежкой.

— Именно поэтому, — сказал он. — Мы знакомы сто клепсидр. Может, у нас пройдет. Есть эликсиры, гипноз, водка, наконец… А если я с ней останусь… Она мне не писана, Петунка. Ни одному чародею не предназначены княжны. За детьми от такой связи весь мир станет охотиться, как за бешеными псами. Нельзя объединять власть с магией. Запрещают законы, людская зависть, страх… Нам пришлось бы скрываться до конца дней. А после — и нашим детям.

— Детям? Она же не может лишиться девственности!

— Она хотела бы стать матерью. Все вы… Я знаю, что она мечтает об этом. О теплой постели, о цветах за окном, о детях, семье. О нормальном доме. Как и любая другая. А я ей этого не дам. Я обманывал себя тем, что, возможно… Но нет. Впрочем, в ее понятии нормальный дом — донжон, подъемный мост и стены вокруг. Она — княжна.