И за что я его люблю? Что? Люблю? Э… спокойствие, только спокойствие!
— Зажарю! Кусочками!..
Фларимон видимо сообразил, что меня сейчас лучше не трогать и отстал.
— Ну… раз так… Пойду наберу еще воды и искупаюсь заодно, — беспечным тоном заявил Фларимон и, не долго думая, подхватив котелок, направился к ручейку.
— Там же воды по колено!
— А мне и этого хватит! — донеслось до меня уже из-за кустов.
Везет же некоторым… А я вот так не могу! Хотя купалась я, а не просто плескалась у воды, очень давно. Так… украл тот бандит меня… а еще три дня по лесу шастаю… Ого! Да я почти целую неделю не купалась! Мда, хорошо еще, что пиктоли не потеют (спасибо ящероподобной ипостаси!), а то б такой аромат от меня исходил… С другой стороны, белье же грязное, а в лесу чистое днем с огнем не найдешь. Вот и говори потом о романтике путешествий. Да какая тут, собственно говоря, романтика? Плестись по бездорожью, переползать овраги, проваливаясь в грязь едва ли не по уши, спать на холодной земле под пристальным вниманием всяческих насекомых, так и норовящих занять место под солнцем, точнее под одеждой, питаться практически подножным кормом, да еще и с нарушением режима (что-что, а вот прием пищи дома был строго по расписанию и рациону — папа всегда говорил: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу!», маман при этом добавляла: «Но человек себе и друг, и враг, так что ешьте все». Хотя на ужин мы все же никогда не объедались. А тут получается, что ем через раз, большую часть вечером: завтрак собирается по принципу «что осталось от ужина, да и некогда рассиживаться», обеда как такового и нет, зато на ужин целая церемония!), обрастать грязью дальше некуда, сменную одежду на все дни путешествия не наберешь и прочее, прочее, прочее — вот она, вся романтика дорог. Больше всего меня достает, иных слов и не найду — отсутствие возможности стать чистой. Мне, чтобы вымыться, нужна теплая вода, да настой чайного дерева, чтобы отмыть пыль, да отвар ромашки для волос, да большая льняная простынь, чтобы завернуться, но главное — полнейшее отсутствие наблюдателей. А тут куда не пойди, везде найдется желающий подсмотреть — даже птицы странно косятся! А вот Фларимону на все это видимо плевать, раз пошел к ручью плескаться. И почему я такая чистюля? Что же мне делать?.. Бедная я, горемычная-а-а! Может повыть на луну, пусть и не видно ее еще?
Нет, видимо, поварской инстинкт во мне заложен капитально: пока я опять предавалась грустным мыслям, точнее стенаниям, непонятно как успела куропаточку испечь на углях. Я такая обиженная на весь свет, такая расстроенная, что если Фларимон в скором времени не вернется с водных процедур, съем сама весь ужин. Странно, никогда за собой раньше не замечала таких наклонностей… Может, мне пора домой?
— А вот и я! — радостно возвестил о себе Фларимон, подходя к костру.
Эх, он не только искупался (видимо нагишом, поскольку одежда сухая!), но и волосы вымыл. А они у него длинные: заплетенные в косу они до пояса, но распущенные, да еще и потяжелевшие от воды — гораздо ниже, иным девицам-красавицам на зависть.
— Мм… вкусно пахнет! — облизнулся парень.
— Угу…
— А ты чего такая невеселая? Случилось что? — вскользь поинтересовался Фларимон, хватаясь за куропатку, и тут же с шипением одернул руку, поскольку умудрился подхватить уголек. — Горячо!
И что с ним делать? Куда уж теперь рассказывать о моих бедах, надо ожог его лечить, благо, что несильный.
— Да не тряси рукой, сейчас, подожди… — пришлось увещевать его как ребенка малого.
Хорошо, он воду принес, да на полянке в двух шагах от костра рос зверобой. Промыв ожог, и приложив листы, я завертелась в поисках того, чем их можно было бы примотать к руке. Во всех романтически-героических историях младые девы во спасение своих, а иногда и чужих возлюбленных рвут собственные рубашки, сорочки, на крайний случай отрывают полоски кружев от нижних юбок. Рубашку рвать нельзя (в чем я ходить буду?), кружева отсутствуют, да и нижняя юбка тоже, и на Фларимоне ничего подходящего нет. Что же делать?
А вот найти ответ на столь животрепещущий вопрос я не успела: на поляне, выпрыгнув из-за кустов в подражание настоящим бандитам, появился… Кто, собственно говоря, появился я не поняла, точнее не знала: вновь прибывший был низок ростом, с длинными нечесаными волосами с сине-зеленым отливом и такой же бородой, в долгополой рубахе, подвязанной крученой тесьмой, концы которой свисали до земли, землистого цвета портах и босой. Забыв про ожог, Фларимон подскочил, мгновенно обнажив меч (когда он успел его подхватить?).
Читать дальше