Стефани Майер - Сумерки (пер. Аделаиды Рич)

— Клянешься, что не оставишь меня? — прошептала я.

Я старалась сдерживать хотя бы свое судорожное дыхание — бока уже болели вовсю.

Он обхватил обеими руками мое лицо и очень близко наклонился ко мне. Его широко раскрытые глаза смотрели очень серьезно.

— Клянусь.

Запах его дыхания сразу успокоил меня, он, казалось, был бальзамом для моих несчастных ребер. Эдвард смотрел мне в глаза, пока мое тело медленно расслаблялось, а сигнал кардиомонитора возвращался к нормальному ритму. Его глаза были темными, ближе скорее к черному, чем к золотому.

Он покачал головой и пробурчал нечто неразборчивое. Кажется, я расслышала что-то вроде «гиперчувствительность».

— Почему ты так говоришь? — прошептала я, стараясь, чтобы голос не задрожал.— Ты что, устал меня все время спасать? Хочешь, чтобы я куда-нибудь исчезла?

— Нет, я совсем не хочу расставаться с тобой, Белла, не глупи. И мне вовсе не в тягость тебя спасать… если забыть о том, что именно я навлекаю на тебя опасности… что именно из-за меня ты здесь…

— Да, из-за тебя, — я нахмурилась. — Из-за тебя я здесь — живая .

— Еле живая. — Его голос почти превратился в шепот. — Вся в гипсе и бинтах, едва способная двигаться.

— А я имела в виду вовсе не последний свой опыт почти-гибели, — ответила я , начиная раздражаться. — Я вспомнила обо всех предыдущих — выбирай любой. Если бы не ты, я бы уже гнила в могиле на кладбище Форкса.

При этих словах он поморщился, но затравленное выражение не исчезло из его глаз.

— И это еще не самое худшее, однако, — продолжал он шепотом свою мысль, словно вообще не слышал меня. — Не то, что ты лежала на полу, как сломанная кукла, — он задыхался. — Не мысль о том, что я опоздал. Даже не то, как ты кричала от боли — эти невыносимые воспоминания я унесу с собой в тот остаток вечности, что мне уготован. Нет, самое страшное — думать… нет, знать, что я не смогу остановиться. Понимать, что вот-вот я сам убью тебя.

— Но ты не убил меня.

— Я мог. И очень легко.

Я понимала, что надо сохранять спокойствие. Но он пытался уговорить себя расстаться со мной, и панический страх бился в моих легких, прорываясь наружу.

— Обещай мне, — прошептала я.

— Что?

— Ты знаешь что.

Я уже начинала злиться. Как упрямо он цеплялся за черные мысли!

Он услышал перемену в моем голосе. Его взгляд стал жестче.

— Раз я не настолько силен, чтобы держаться от тебя подальше, придется тебе делать выбор самой. Независимо от того, убьет тебя это или нет, — грубовато добавил он.

— Хорошо.

Он не дал обещания, и это от меня не укрылось. Панику удалось сдержать, но на гнев сил не хватило.

— Ты сказал мне, как остановился…а теперь я хочу знать, почему.

— Почему что? — настороженно повторил он.

— Почему ты сделал это. Почему нельзя было просто позволить яду сделать свое дело? Сейчас я уже была бы такой же, как ты.

Глаза Эдварда внезапно стали черны, как уголь. Тут я вспомнила, что он всегда старался скрыть от меня то, о чем я завела речь. Элис, должно быть, была погружена в мысли о своем новообретенном прошлом или научилась отлично контролировать себя в его присутствии — так или иначе, Эдвард не знал о том, что она посвятила меня в тайну превращения в вампира. Он изумился и рассвирепел. Его ноздри раздувались, а рот казался вырезанным из камня.

Он не собирался отвечать на мой вопрос — это было яснее ясного.

— У меня, разумеется, мало опыта в отношениях полов, но мне кажется логичным, что мужчина и женщина должны быть равны хотя бы в чем-то. Во всяком случае, один из них не должен постоянно падать ястребом с небес, спасая другого. Надо, что бы они в равной степени спасали друг друга.

Он положил скрещенные руки на край моей кровати и опустил на них подбородок. Его лицо смягчилось, гнев ушел. Он, очевидно, решил, что ему нет смысла злиться на меня . Я надеялась, что успею предупредить Элис прежде, чем он возьмется за нее.

— Ты и так уже спасла меня, — спокойно сказал он.

— Я не могу быть вечной Лоис Лейн, — настаивала я.— Я тоже хочу быть Суперменом.

— Ты сама не понимаешь, о чем просишь, — мягко ответил он, прожигая взглядом край моей подушки.

— Мне кажется, понимаю.

— Нет, не понимаешь. У меня было почти девяносто лет, чтобы подумать, а я до сих пор ни в чем не уверен.

— Ты жалеешь, что Карлайл тогда не дал тебе умереть?

— Нет, не жалею. — Он остановился, прежде чем продолжить. — Но моя жизнь была кончена. Я не оставлял ничего в этом мире.