Александр Михайловский: Батыева погибель

В самом конце встал вопрос о том, что нам делать с уже заскучавшим ханом – засунуть обратно в стасис (Колдун), выслать в иной мир, где он никто и звать его никак (Александр Ярославич), казнить путем насаживания на кол (Ярослав Всеволодович и ваш покорный слуга), отпустить на все четыре стороны (Птица). В результате поименного голосования среди сохранивших права голоса князей было решено казнить – и немедленно, потому что на завтра я пригласил весь местный бомонд на пир к себе в тридевятое царство тридесятое государство.

Все прошло как-то даже скучно, поскольку я решил не затягивать процедуру. Желание мучить этого придурка чуть ли не неделю куда-то ушло. Противно же, господа и товарищи, уподоблять всяким недоразвитым тонтон-макутам! Я, например, вообще старался не наблюдать за процедурой казни, хотя остальные присутствующие на саммите князья смотрели на это во все глаза, а потом еще и жаловались, что процедура была сокращена, а к Батыю отнеслись слишком милосердно, не дав ему перед смертью как следует помучиться.

Одна из бойцовых лилиток дала Батыю такой оглушительный подзатыльник, что тот на долгое время потерял сознание, потом с него до колен спустили штаны и в четыре руки, как маленького ребенка, который хочет делать «пись-пись» подняли в воздух, и водрузили задним проходом на головке кола, имевшей скругленную оживальную форму и щедро смазанную нутряным бараньим жиром. Дальше кол, смазка и земная гравитация делали свое дело самостоятельно. Через пять минут проникновения отменить ничего уже было нельзя, а еще через столько же времени клиент очнулся – скорее всего, от дикой боли, но вместо крика изо рта вырывался уже только какой-то хрип. Через полчаса экзекуции кол проник в тело казнимого вплоть до упорной крестовины, и так остановился. При этом Батый был еще жив, лупал глазами, мелко дрожал, но не мог произнести ни слова.

Убедившись, что дело сделано до конца, я инициировал открытие краткосрочного портала в Каракорум, после чего четверо бойцовых лилиток подхватили кол с крестовиной, вынесли его в монгольскую ночь, после чего укутали эту инсталляцию в баранью доху и увенчали лисьим малахаем поверх наголо бритой головы, чтобы эта тварь не замерзла и дожила до утра. Также к Батыю было приложены магические фотоизображения трупов уничтоженных нами Чингисидов (кроме тех, от кого ничего не осталось) и мое послание Верховному хану Угэдею, в котором говорилось, что отныне любой степняк – неважно, монгол он или нет – пошедший в поход на Русь, найдет только свою смерть, а некоторых, наиболее высокопоставленных, мы будем возвращать в Каракорум примерно таким вот образом.