Валерий Железнов: Ошибка Архагора

И вот свершилось.

— Ну, что? Как она? — только и смог произнести царь, ухватив за ворот рубахи выглянувшую из дверей няньку Молодилу.

— Успокойся Государь, всё, слава богу, разрешилось. Дочка у тебя! Да отпусти рубаху-то, порвёшь ведь. Эка силища-то.

— Царица как, спрашиваю, дура!? — прорычал Всеволод.

— Царица-то жива, бедняжка, только уж очень плоха. Намаялась сердешная, в беспамятстве она. Как разрешилась, так и лишилась чувств, дочку-то так и не увидела.

— А, пусти, — царь, было, рванулся внутрь, но Молодила упёрлась и не пустила.

— Обожди, Государь ещё малость. Сейчас приведут её в порядок и тогда можно будет.

— А ну, прочь, бестолочь, с дороги — терпение Всеволода лопнуло и он, отшвырнув няньку, метнулся к ложу царицы.

Младенца уже унесли и няньки прибирали всё после родов. Из соседней комнаты доносился плачь новорожденной царевны. Царица лежала в беспамятстве. На совершенно бледном, липком от холодного пота лице прилипли растрепавшиеся серебряные волосы. Только теперь они были влажные и казались потемневшими как старая серебряная посуда. Нянька прикрыла её одеялом, но причесать ещё не успела. Другая нянька собирала посуду и тряпки. Когда в покои ворвался царь, они, было, зашикали на него и замахали протестующее руками. Но выражение лица Государя говорило красноречивее слов.

— Вон! — бросил он им коротко и опустился на колени перед ложем.

Возражать было бесполезно и опасно. Все тихо удалились, оставив их наедине.

— Журавушка, родная, жива, — промолвил он шёпотом — а я уж, грешным делом, о плохом подумал, старый дурак.

С этими словами он прижал её бледную ладонь к губам — да и то, права оказалась ведунья, а ты не послушалась, — другой рукой он отёр с её лица прилипшие волосы.

Ах, эти серебряные волосы! Как не мог отвести он когда-то взгляда от них. Как развевались они, когда скакала юная княжна на белой кобылице по диким дебрям далёкой тайги.

Огромна тайга. Нет в ней проторенных дорог. Лишь звериные тропы, да тайные метки указывают путь местным жителям. Народ остроухих гуров обитал в этих дебрях с незапамятных времён. Никто не знал, откуда они появились и сколько их на самом деле. А остроухими их прозвали за острые кончики ушей и необычайно острый звериный слух. Неохотно общались гуры с другими народами, но и не враждовали ни с кем. А если находились алчные правители, которые желали захватить и поработить лесной народ, так ни один из них не возвратился из похода в эти земли. Охотились местные жители на зверя разного, ловили рыбу в реках своих, собирали дары лесные, вели кое-какую торговлишку с соседними народами. Чтили лесных духов и речных божков. Но не фанатично неистово, а легко, непринуждённо, как бы играя. Мол, мы вас уважаем, и вы нам не делайте зла. Мы вам иногда подарки приносим, и вы уж нас без добычи не оставляйте. Вот так и жили веками в согласии с природой и в мире с соседями, со своими радостями и горестями.

Мелкие поселения разбросаны по всей тайге, но остроухие гуры знали, где за лесами и непроходимыми дебрями раскинулся княжеский город. На холме в центре города возвышался княжеский терем. Рубленный из вековых сосен, мощный как крепость, ставленый мастерами на века. Без пышных украшений и суровый снаружи, как и его обитатели. Просторный, но уютный и удобный внутри.

Князь Зоротай правил лесным народом вот уже пятый десяток лет. Был он в преклонных годах, но всё ещё крепок и ясен рассудком. Правил строго, но справедливо. Наипервейше заботился о благе народа своего, а уж потом и о своём личном. За это и уважали его подданные, немного побаивались, но больше любили. Ликом был суров. Дикая седая грива, усищи и борода лопатой укрывали многочисленные шрамы на его лице, а перебитый нос торчал как клюв хищной птицы. На мощном теле тоже не счесть шрамов, полученных в многочисленных сражениях с захватчиками и дикими зверями на охоте. Немногословен был князь, но всегда находил несколько добрых слов для жены своей и детей, ибо семейные узы у гуров считались священными. Четверо сыновей уже были женаты и подарили отцу семерых внуков, да и младшая дочь Журавушка уже была девицей на выданье. Только вот нрав её строптивый, отцовский, отпугивал всех достойных соискателей. Но любил князь младшенькую и только журил иногда: "Засидишься, смотри, в девках Журавка. Кто опосля на перестарка позарится? Хватит кобениться, вона сколько достойных женихов вокруг тебя вьётся".

— Не по сердцу они мне все, батюшка. Хочу, чтоб полюбился один и навсегда, да так, чтобы за ним, хоть в омут головой!