Юлия Фирсанова: Рыжее братство. Возвращение, или Свободу попугаям!

— Значит, не веришь?

— Не-а, но выдумано здорово! — одобрила Галка. — А если хочешь, чтоб верили, надо не за фантастику, а за детективы браться. Верное дело! Вон какими тиражами Донцова, Устинова да Полякова выходят! А ты глупее что ль?

Спорить, доказывать и настаивать на своем только для того, чтобы убедить трезвомыслящую подруженьку, что Ксюха окончательно съехала с катушек и все глубже и безнадежнее погружается в мир иллюзий, я не стала. Забила на откровенность с Галкой и ни о чем потустороннем больше не болтала. Зачем? Честно сказать, мне не нужна была чужая вера, мне требовалось вернуться назад, и сочувственные охи-вздохи этому нисколько не способствовали. Но самым хреновым было то, что ничто и никто другой мне тоже не могли помочь. От осознания этого факта хотелось выть волчицей и крушить все подряд, как Кинг Конг. Я чувствовала себя попугайчиком Кешей из мультика в тот самый момент, когда его, вольную птицу, засадили в клетку под замок, и бедолаге осталось только трясти прутья и вопить: "Свободу попугаям!"

Я тоже пыталась орать на потолок, стены и пол, тщетно упрашивая и матеря те создания, благодаря коим состоялось мое путешествие, но отозвались только соседи снизу звучным концертом по батарее, настойчиво предлагавшим мне поумерить пыл. Я даже сходила к экстрасенсу, но едва тот заладил про венец безбрачия и сглаз, плюнула жулику в глаза и ушла, громко хлопнув дверью. Больше у "знатоков" тонкого мира спасения не искала, зато самостоятельно облазила все считающиеся аномальными места в нашем городе и пригороде. Список включил в себя:

— три кладбища (там на меня смотрели с сочувственным подозрением, как на потенциальную самоубийцу, пришлось вешать лапшу о поисках могилки прабабушки),

— пещеры в Алесинке (где я промочила ноги и перемазалась как поросенок в апрельской грязи, но не нашла ничего, кроме насморка),

— круг камней на окраине парка, то ли остатки чего-то и в самом деле древнего, то ли остов долгостроя, где по слухам любили тусоваться неприкаянные души, семафоря случайным прохожим неясными огнями. Там я напоролась на развеселую ораву старших школьников, отмечавших какое-то событие с пением под гитару и пивом. Вырваться удалось только после посошковой.

Во всех этих местах я пыталась использовать собственноручно составленное из рун заклятье открытия врат между мирами и перемещения, тщательно вырисованное на листке формата А4. Ясен пень, ничего не вышло! Последним актом отчаяния стало художественное оформление в рунном стиле напольного зеркала в прихожей. Масляной краской провонял весь коридор, эффект же, не считая восторженного вопля Галки "Я хочу такое же! Только красным! Когда нарисуешь?", опять оказался равен нулю.

Сны мои были смутны и полны той же тоски, что и явь, только гораздо острее, потому что снилось мне, как зовут меня Лакс, Фаль и Кейр, как отчаянно, будто плача, ржет Дэлькор…

Честно признаться, на меня стала накатывать не только тоска, с каждым днем становившаяся все острее, но и безнадежное отчаяние от черной мысли: "А что если я больше никогда не смогу вернуться?".

Я даже, о ужас, стала писать стихи, вернее, они, негодные, начали писаться через меня. Строчки крутились в голове, долбились и не желали оставлять в покое, пока не оказывались на бумаге. Торопливо черкая, я записывала мучителей и прятала подальше в стол, чтобы, не дай бог, кто из друзей не напоролся на сие графоманское убожество, посвященное душевным страданиям. Наверное, будь я хоть сколько-нибудь стоящим поэтом, на почве столь сильных душевных переживаний могла бы стать истинным гением.

Но как бы плохо мне не было, прекратить метаться в поисках выхода и решить для себя: "Все это игры воспаленного воображения, перекормленного дурацкими книжками, комплекс нуждающейся в признании самолюбивой девчонки, никакого Лакса, Фаля, Кейра, Дэлькора нет и не было, как и никакого путешествия в другой мир", я не могла. Это было бы настоящим предательством не только и возможно даже не столько друзей (кто знает, как они восприняли мое исчезновение), сколько самой себя. Слишком яркими и полновесными для фантазии были мои воспоминания, к тому же имелось пусть маленькое, зато вполне реальное доказательство моего пребывания в ином мире — загар. Настоящий летний загар, не ровный слой из солярия, а тот самый естественный, ни с чем н спутаешь, заработанный под солнцем и ветром. Хрупкая ниточка — производная меланина, но она удерживала меня над бездной. Отказаться от мечты только потому, что я пока не могу найти путь к ее исполнению — ни за что!