Елена Хаецкая - Чудовище южных окраин

Имлах замешивала тесто в старенькой глиняной плошке. Прядка желтых волос все время падала ей на глаза, и она мотала головой, отбрасывая ее. Мы с Исангардом сидели на неудобной горбатой крышке сундука и восхищенно наблюдали за ней. Если ею не восхищаться, она вообще работать не будет, вот мы и старались изо всех сил.

Имлах вдруг подняла глаза:

— А представляете, сколько вкусных вещей готовилось когда-то в этой плошке?..

Сказка, подумал я мрачно. Сказка детства моего Исангарда. Наконец-то он нашел ее. Только в сказке этой уже давно никто не живет.

Следующие два дня я все время возвращался мыслями к тому, что увидел в заброшенной деревне и на старом кладбище. Кому это, кстати, пришла в голову умная мысль насадить бога на копье? Вот людоеды, честное слово.

Я размышлял, теоретизировал, сравнивал, иногда чересчур увлекался, и потому шаг мой утратил размеренность. Когда я цеплялся ногами за сучья и падал в канавы, Исангард ругался и угрожал бросить меня умирать одного на дороге, если я по глупости своей переломаю себе ноги. Впрочем, я ему не верил.

Мы так и шли: он впереди, я за ним, а сзади — Имлах. Создавалось впечатление, что мы идем вполне целеустремленно, но я-то понимал, что мы топаем наугад, и неизвестно еще, во что все это выльется. А девица с нами увязалась, я думаю, все же неспроста.

Я предполагал, что ее надоумил Гримнир — не знаю уж, кто он такой.

Исангард шел и шел по лесной дорожке своим ровным шагом, словно он никогда не уставал. Я знал, что он так и будет идти, ни разу не споткнувшись, пока внезапно не остановится и не объявит, что неплохо бы и отдохнуть. И тогда можно падать на обочину и ждать, пока он соберет костер и найдет воду для чая.

Мне все меньше и меньше нравилась местность, по которой мы продвигались. Во-первых, по обочинам опять возникла трясина, причем, еще более гнусная и гиблая, чем несколько дней назад. Это было целое море сплошной черно-коричневой жижи с маслянистыми лужами, которое то и дело бугрилось и булькало. Такое хоть кому испоганит настроение, а я вообще легко поддаюсь внушениям и потому приуныл. А во-вторых, у меня возникло… ну, предчувствие, что ли. Не скажу, что определенно стало труднее дышать, но что-то вокруг нас неуловимо изменилось. Словно бы в воздухе разлилось недоброжелательство. Словно кому-то очень не хотелось, чтобы мы тут шли. Хотя мы вели себя примерно и тихо, веток не ломали, живой природе без особой надобности урона не наносили.

Я не хотел, чтобы Исангард о чем-нибудь таком догадывался, что его терзать понапрасну. Поэтому я решил вслух ничего не говорить, а вместо этого подумал, обращаясь непосредственно к Имлах:

«Эй, ты… кто ты там… Это твоя работа?»

Она не ответила. Я мысленно заорал:

«Имлах! К тебе же обращаются, кикимора болотная!»

Я почувствовал злобный взгляд у себя на затылке. Проняло, значит. Прямо в ухо мне прошипел ее змеиный голос:

«Заткнись, лопоухий!»

Вот ведь навязалась нам на шею. Так хорошо без нее было.

«Ты чувствуешь, как что-то давит на нас, Имлах?» — подумал я и порадовался своей выдержке. Вежливый я все-таки, когда в этом возникает острая необходимость.

Она не успела ничего ответить, потому что неожиданно Исангард остановился. Поскольку я давно чуял недоброе и испугался ужасно, то сразу же подбежал и сунулся к нему под мышку. Имлах тоже подошла и прижалась к нему с другого бока. Липучка несчастная. Он положил руку мне на плечо.

— Смотрите, братцы, — сказал он негромко. — Вот мы и пришли.

Прямо перед нами лежала непроходимая полоса. Справа и слева приветливо булькала трясина — только и ждала, когда мы шагнем с дороги в сторону, надо полагать. Бревна, положенные поперек болота, были густо утыканы ржавыми шипами, высотой примерно в полтора-два дюйма, очень острыми (запросто подошву проткнут) и, что весьма возможно, ядовитыми. Это безобразие тянулось ярдов на двадцать. Дальше дорога шла в гору, и трясина заканчивалась.

— А ведь кто-то очень не хочет, чтобы мы шли дальше, а? — произнес Исангард, и по его голосу я понял, что он страшно доволен. Просто счастлив. На него это похоже.

— Нашел, чем радоваться, — буркнул я. — Надо поворачивать. Зря мы вообще ввязались в это дело.

— Мы еще никуда не ввязались, — возразил он. — Но скоро ввяжемся. Что ты там говорил про какой-то ключ?

Так и есть. Из моего бормотания под нос он каким-то образом выловил самое главное. Дурацкая привычка думать вслух!