Андрей Бондаренко: Страж государя

— С издержками?

— Вот именно! По сравнению с историческими изменениями, которые могут наступить после ранней смерти Петра, это сущие мелочи, которыми можно спокойно пренебречь…

— Вам, конечно, виднее, — пожал плечами Егор.

— А второй вопрос?

— Вы ничего не рассказывали мне о механизме «замещения». В чём он заключается?

— Тут всё просто, — совершенно спокойно ответил Координатор. — В строго определённое время вам сделают совершенно безболезненную инъекцию, вы мгновенно уснёте, проснётесь уже в нужном 1687 году. Как видите, всё очень элементарно и безопасно…

Егор недоверчиво прищурился:

— Что-то вы определённо не договариваете, дорогой господин начальник… В чём тут, спрашивается, подвох?

Голубые в красных прожилках, всезнающие глаза пожилого мужчины смотрели на Егора очень строго, недоверчиво и испытующе.

— Всё дело в том, что одновременно (если так можно выразиться) точно такая же инъекция будет сделана и настоящему Александру Даниловичу Меньшикову.

— Кто же эту инъекцию сделает? — заинтересованно спросил Егор. — У вас там есть ещё один «агент»?

— Да, есть. Он был «замещён» ещё три с половиной года назад, но по гораздо более сложной и главное — по гораздо более болезненной и рискованной схеме. Так что вам ещё повезло, молодой человек…

Предчувствуя некий подвох, Егор нахмурился:

— Как зовут моего напарника? Или, быть может, напарницу?

— Извините, но не могу назвать! — Координатор резко и демонстративно отвернулся в сторону. — Этот человек, безусловно, будет вас поддерживать и страховать. Но у него, или, допустим — у неё, есть и своё, очень конкретное задание.

— Какое?

— Если вы попытаетесь активно и целенаправленно менять Прошлое (вдруг на вас найдёт такая вредная блажь?), то этот «агент» обязан уничтожить вас. Однозначно и безжалостно…

— Очень мило! — обиженно надулся Егор.

— Да ладно вам! Вы же взрослый человек, должны прекрасно понимать, что в таких серьёзных делах без тщательной подстраховки нельзя, не полагается…

До нужного времени оставалась одна минута.

Егор, одетый только в узкие льняные штаны-ноговицы — по моде конца семнадцатого века, сидел на старинном музейном табурете посередине маленькой квадратной комнаты, скупо освещённой двумя жёлтыми электрическими лампочками, которые регулярно мигали через каждые три секунды. За его спиной стоял противный Томас Самуилович со шприцом наготове.

— Семь, шесть, пять, четыре… — неторопливо отсчитывал хриплый нудный голос, свет окончательно погас, полная чернота заполнила собой всё. — Четыре, три, два, один. Всё — пора!

Нестерпимо острая боль в темечке, абсолютная тишина…

Егор летел с огромной скоростью по узкому чёрному туннелю. Где-то в самом конце туннеля чуть виднелось, вернее, только угадывалось, крохотное белое пятнышко. Пятно неуклонно приближалось, расширялось, из него, словно щупальца спрута, вылетали разноцветные спирали, крепко опутывали Егора, пеленая в плотный радужный кокон…

— Господи, страшно-то как! Господи!!! Когда же это закончится? Когда???

Всё закончилось неожиданно и сразу.

Тишина, только где-то на втором плане слышалась бодрая барабанная дробь.

Словно юный пионер-тимуровец наяривал упрямо зорьку пионерскую…

Он вслушался: никакая это не барабанная дробь, а просто стук его собственного, неожиданно трусливого сердца!

«Следовательно — что? — строго спросил внутренний голос, с которым Егор полюбил общаться за время своей недавней службы в одном неприметном военном поселении на ливийско-алжирской границе, и тут же сам уверенно ответил: Следовательно, мы живы с тобой, дурилка картонная! В попу тебе, да и всем остальным, живущим на этой несимпатичной планете — по огурцу пупырчатому, перезрелому! Следовательно — ура!»…

Егор открыл глаза — крошечная комната: три с половиной метра на два с половиной, в одном торце виднелась дверь, небрежно сколоченная из плохо струганных досок, в другом — маленькое окошко. Судя по скупым солнечным лучам, с трудом пробивающимся через мутное стекло, было раннее утро. Почему утро, а не вечер? Да потому, что солнечные лучи были светло-жёлтыми, откровенно утренними такими…

А вот запах был совершенно незнакомым, не то чтобы очень противным и гадким, но определённо странным: одновременно пахло заброшенной деревней, свежими деревянными стружками, вчерашней баней и грязным постельным бельём, пролежавшим в барабане стиральной машины не одну полновесную неделю.