Дуглас Брайан - Вендийское проклятие

Кракнор сделал над собой последнее усилие. Он рванулся к двери. Что-то тяжелое, шершавое на ощупь, точно камень, и такое же неодолимое выросло у него на пути. Заверещав, точно пойманный в ловушку заяц, Кракнор метнулся влево, потом вправо, но скала была везде, куда бы он ни ткнулся.

Снова и снова пытался Кракнор выбраться наружу, но нечто держало его крепко и не пускало. Раздался странный треск, и дикая боль захлестнула Кракнора.

Он хотел было позвать на помощь своего друга, но Илькавара нигде не было видно. «Это ты? – мысленно кричал ему Кракнор. – Это ты меня убиваешь? Что ты делаешь со мной, Илькавар? Зачем ты заманил меня в ловушку?»

Илькавар открыл глаза. Голова у него болела так, словно по ней стучали десятки молотов. «Неужели я вчера так напился?» – подумал он в смятении и огляделся по сторонам.

Он всегда осматривался по пробуждении украдкой, чтобы заранее составить себе представление о том, где находится и в каком сейчас состоянии, – до того, как окружающие поймут, что он проснулся.

Иногда он открывал глаза в чужой постели, иногда – в канаве при дороге, порой – в трактире под столом. Все это надлежало уяснить с самого начала и действовать соответственно.

Но на сей раз приподняв веки Илькавар не увидел ничего, кроме темноты. Он попробовал еще раз: закрыл глаза, открыл глаза. Никакой разницы. Непроглядный мрак.

– Боги, я ослеп! – воскликнул Илькавар и пробудился окончательно.

Он сел на полу. Голова и в самом деле ужасно болела, здесь ощущения были точными. Саднило горло, как будто вчера его кто-то душил. Странно, потому что обычно Илькавар в драки не ввязывался,

– Во имя всех богов, где я нахожусь? – произнес Илькавар, обводя взглядом темное помещение.

Склеп.

Ну конечно! Вчера они с Кракнором провели первую ночь в склепе покойного дядюшки Катабаха. Подробности этого приключения постепенно начали всплывать в голове Илькавара. Странно, что он так плохо помнил случившееся. Переволновался, должно быть, да еще и выпил немало.

Еще бы. Не каждый день бедный родственник получает такое богатое наследство – да еще с такими дурацкими условиями впридачу!

Илькавар потер виски, вспоминая все, что мог припомнить.

Они забрались в склеп. Зажгли факелы. Разложили на полу одеяла. Вот эти одеяла, валяются скомканными. Илькавар проспал на голых камнях – не слишком умно. В старости наверняка это отзовется жгучим ревматизмом.

Далее – они пили вино. Вот обломки кувшинов. И вино разлито на полу… Нет, это не вино. Кажется, это кровь…

Илькавар поднял руку, которая болела сильнее, чем другая, и увидел длинный порез, оставленный не то ножом, не то чьим-то острым клыком. Понятно, откуда кровь.

Он проковылял к выходу и отворил дверь. В помещение хлынул солнечный свет, а вместе со светом – душистое тепло наступившего дня. Где-то там, за порогом подземелья, весело пели птицы, цвели цветы, а еще дальше, за пределами сада, люди торопились по своим делам. Все эти картины, мелькнувшие в фантазиях Илькавара, вдруг представились молодому человеку такими прекрасными, что он с трудом подавил в себе желание немедленно выбежать наружу и мчаться прочь из проклятого сада на улицы, к обычной городской жизни.

Сперва нужно разобраться.

Илькавар вернулся в склеп. Он был с Кракнором, когда на них напало какое-то существо. Да, появилось некое существо, темное, холодное, безмолвное. У Илькавар мурашки прошли по всему телу, когда он вспомнил эту часть своего ночного бдения.

– Кракнор! – позвал он. Возможно, приятель еще здесь. Спит и видит кошмарные сны. – Кракнор! Просыпайся – уже утро! Просыпайся. Мне нужна твоя помощь. Ты помнишь, вчера здесь…

Илькавар запнулся посреди слова. Он увидел Кракнора. Его приятель лежал сразу за гробом Катабаха в странной, неловкой позе. Ни один человек не смог бы спать в подобной позе. Хуже того – ни один человек не смог бы жить после того, как ему придали подобную позу: голова Кракнора была вывернута. Молодой человек лежал на животе, поджав под себя ноги, а лицо его глядело прямо на Илькавара, и глаза были широко распахнуты.

Илькавар не мог бы сказать, как долго смотрел он на тело приятеля. После первого потрясения все чувства как будто оставили Илькавара. Он ничего не ощущал, ни горечи, ни боли, ни даже страха. Одна сплошная пустота.

Затем к нему постепенно начала возвращаться способность соображать. Он поднял кувшин и допил то вино, которое еще оставалось на дне и не было разлито. Головная боль уходила, оставляя место обычной тяжести в висках.