Ширли Рейн - Мститель

От всех этих оживших, но не совсем четких воспоминаний на душе остался мутный осадок неопределенности, а чувство тревоги, угасшее вечером, может быть, просто от усталости, сейчас стало даже еще сильнее. Больше всего Инес беспокоило и раздражало то, что ей никак не удавалось «увидеть» лицо этого человека. Как такое могло случиться – ведь она совершенно точно помнила, что узнала его?

Ладно. Может, это бывает, когда человек пугается, а она вчера испугалась, когда он спрыгнул. Да так сильно, что даже сознание потеряла, чего с ней прежде никогда не случалось. Но гораздо важнее другое. С какой стати вообще посторонний человек прятался у них в доме? Зачем? И кто он такой? Ведь не просто так он забрался на второй этаж чужого дома, а потом попытался потихоньку скрыться? И это ему, без сомнения, удалось бы, если бы не то, что Инес как раз в этот момент подошла к окну. Уж очень ее разбирало любопытство – что там Антар и Бруно собираются делать дальше? Может, он тоже подслушивал их разговор, только не случайно, как Инес, а нарочно? Но зачем? И, наконец, ее не покидало странное ощущение, что, когда человек спрыгнул вниз, он был не один, что рядом с ним находился паук. При одной мысли об этом у Инес мурашки бежали По коже. Ей ужасно захотелось рассказать кому-нибудь о том, что ее беспокоило. Но кому? Отцу и Трейси не стоит, они думают, что ей все это померещилось. Маме? Но что она может сделать? Только разволнуется и, не дай бог, снова сляжет. Антару, вот кому, решила Инес. И как можно быстрее. Ему обязательно следует знать, что кто-то охотится за его секретами. Он один знает, что она действительно способна почувствовать присутствие паука. Он должен отнестись к ее рассказу серьезно. И если даже пока ничего не сможет выяснить или предпринять, то, по крайней мере, будет настороже.

Однако брат, к сожалению, к завтраку не вышел. Наверно, вчера поздно вернулся и еще спит, подумала Инес.

Она вяло ковырялась в еде и не принимала участия в разговоре. Дед подлизывался к ней, называл «золотой головкой», говорил, что хватит ей бегать, надо отдохнуть, посидеть дома. Понимай так – и поиграть с ним в карты. Инес никак на его слова не реагировала, просто пропускала их мимо ушей.

Отчаявшись чего-нибудь от нее добиться, дед стал цепляться к Трейси, но она так его отбрила, что он, наконец, обиженно смолк и до конца завтрака больше не раскрывал рта.

Зато родители говорили, не умолкая. Оба они выглядели так, словно за прошедшие сутки сбросили лет по десять.

Папа, наконец, побрился, тщательно расчесал рыжеватые, густо пересыпанные сединой волосы, и это удивительным образом преобразило его. Карие глаза молодо поблескивали, их взгляд то и дело возвращался к полному, но все еще красивому, яркому лицу жены.

Папа сказал, что хочет после завтрака начать приводить в порядок верхний этаж дома, но мама возразила:

– Нет уж, сначала натаскай воды побольше, а потом делай, что хочешь. Всем надо хорошенько помыться, а то, пока я лежала, вы тут мхом начали обрастать. Да и постирать не мешает.

Отец смущенно взъерошил волосы на затылке.

– Как скажешь. Тебе, конечно, виднее, дорогая. Но только, пожалуйста, никаких тяжестей сама не поднимай. И вообще не перетруждайся. Потихонечку, полегонечку, ладно?

– Это уж как получится, – мама засмеялась. – Вот только надо бы еще сходить проведать Данаю, отнести им с Борой свининки. Но это потом, ближе к вечеру. Сначала мыться. Уж будьте любезны, – она перевела на дочерей взгляд темных, искрящихся глаз, – надолго никуда не уходите.

Услышав о Данае, Инес внезапно встрепенулась.

Даная приходилась матерью папе и жила со своей дочерью Борой, но мама любила ее как родную. Бабушка Даная помогла маме вырастить всех ее старших детей, но не Инес, потому что как раз незадолго до рождения девочки у Данаи начало заметно слабеть зрение, и она почти перестала выходить за пределы своего двора. Сейчас она практически ничего не видела, кроме смутных теней. Раньше, когда со зрением у нее все было в порядке, бабушка Даная лепила из глины и раскрашивала очень занятные фигурки животных с физиономиями, сильно смахивающими на человеческие лица. Инес нравилось рассматривать эти фигурки, когда она бывала у бабушки. Хотя настоящей близости между ними не было, Инес относилась к ней скорее хорошо, чем плохо или никак, что, учитывая ее характер, значило не так уж мало.

Сейчас, однако, она вспомнила не об умении бабушки лепить глиняные фигурки, а еще об одной ее особенности, которой нередко пользовались жители города. Дело в том, что Даная, казалось, помнила абсолютно все, что когда-либо видели ее глаза или слышали уши, в том числе и всякие мелочи, не имеющие, на первый взгляд, никакого значения. Папа так и говорил – у нее абсолютная память.