Барб Хенди: Дитя падшего бога

— Зверь, — прошептал с издевкой Вельстил, — впущенный в загон к ученому скоту.

Это слово, которое так часто использовал сам Чейн, было произнесено таким тоном, что Чейн насторожился. И, готовый броситься наутек, отступил к началу тропы, которая зигзагами спускалась по отвесной стене ущелья.

— Вернись в дом! — жестко приказал Вельстил.

Чейн замер.

Вельстил стоял недвижно, словно глыба льда, словно бледный истукан, окруженный вихрем снежинок.

Чейн истосковался по запретному наслаждению трапезой. Пускай питье из колдовской чашки Вельстила давало ему больше сил, чем обычное кормление, оно никак не могло утолить иной голод. И все же Чейна ожидает бытие, которого он жаждет всем своим существом, бытие, в котором он будет ночами напролет изучать языки и историю в Гильдии Хранителей. Он закрыл глаза, и перед ним возникло лицо Винн. Сумеет ли он утвердиться в этом мире собственными силами и более не зависеть от безумной одержимости Вельстила?

— Ну?! — подхлестнул Вельстил. — Или вернешься в дом, или сгоришь!

Чейн взглянул на небо.

На востоке черный изломанный абрис дальней стены ущелья тронуло едва заметное розоватое свечение. Если он сбежит — где в этом безлюдном краю он сможет найти укрытие? Чейн, попятившись, вернулся в дом, и Вельстил вошел вслед за ним, захлопнув дверь.

— Сядь, — велел он, — Ты мне скоро понадобишься… присмотреть за ними, когда они восстанут.

Чейн поглядел на лестницу, уходившую во мрак… и ему наконец-то все стало ясно.

Однажды ему уже довелось смотреть, как вампир насыщается до отвала, а затем изрыгает все, что проглотил. Тогда, в далекой Беле, Чейн, притаившись в темном проулке, следил за тем, как Торет, его создатель, придирчиво выбрал, а затем и прикончил двоих матросов, которые на следующую ночь восстали из мертвых… верными рабами Торета.

— Ты решил сотворить нам подобных? — спросил Чейн.

Вельстил отошел в ближний угол прихожей и, присев на корточки, принялся рыться в своем дорожном мешке.

Чейн припомнил кое-что еще из действий Торета и глянул на обнаженные руки Вельстила. И не увидел разрезов, из которых Вельстил должен был бы силой напоить жертв своей кровью.

— Они не восстанут! — прошипел он. — Ты не дал им напиться своей крови.

Вельстил разочарованно поцокал языком:

— Еще один предрассудок… и у кого — у вампира!

Хоть это был уже не первый щелчок по носу, полученный Чейном во втором посмертии, он и не подумал усомниться в правоте Вельстила. Но если нет нужды поить будущего раба собственной кровью, отчего же тогда одни жертвы восстают из мертвых, а другие нет?

Мысли Чейна обратились к тесным кельям, тянувшимся вдоль коридора на втором этаже. Он попытался сосчитать в уме, сколько из них было заперто.

— Сколько их будет? — спросил он.

— Это мы узнаем только с наступлением ночи, — ответил Вельстил, проверяя, надежно ли заперты ставни на окнах, не пропустят ли солнечный свет. — Я взял десятерых.

Чейн ошеломленно уставился на него. Торет взял только двоих зараз и после этого почти обессилел.

— Десятерых? — переспросил Чейн, не веря собственным ушам. — Еще десять вампиров… здесь, в горах, где и кормиться-то некем, кроме пары уцелевших монахов?

— Нет, — покачал головой Вельстил. — Десять я взял, а вот сколько будет вампиров… пока не известно.

Чейн заметил в руке спутника склянку из коричневого стекла.

— Не все из них восстанут, — продолжал Вельстил. — Если мне повезет, быть может, треть. — Он протянул склянку Чейну. — Выпей половину. У тебя есть обязанности, и мне нужно, чтобы ты был в состоянии их исполнять.

Чейна передернуло. Скованный зверь, затаившийся в нем, заметался в цепях, взбесившись оттого, что ему опять предложили жалкие хрящи.

Не только страх перед солнцем помешал ему уйти, но и та малая толика живой крови, жизни, которая еще осталась в этом доме. Где еще в этих зимних горах он смог бы найти пищу, чтобы добраться до населенных мест? И еще одно удержало Чейна — надежда на будущее. Вот он, подлинный рабский ошейник, который туго стиснул шею Чейна… и цепь этого ошейника держит в руках Вельстил.

Чейн взял склянку.

Во сне он услышал крик. За ним последовал другой, третий, невнятные вопли перемежались и становились все громче. Спящий беспокойно зашевелился и начал просыпаться.

И тогда во тьме исчез отблеск. Слишком быстро промелькнул он, словно лучик света на миг скользнул по чему-то громадному, черному, колыхнувшемуся в темноте.