Ольга Онойко - Дом за пустырем

Подходить и проверять любое из предположений не хотелось даже на спор. Хотя останавливал, скорее, не страх, а сизая лень.

Был апрель. Март выдался теплым, — собственно, вялая весна тянулась с конца января, как нередко бывает в больших городах. Снег сошел почти весь, асфальт успел высохнуть и посветлеть. Там, где его не положили, сквозь грязь прорывалась трава, и повсюду веяло влажным и свежим, неистребимым запахом проснувшейся земли.

Автобус вздохнул и уехал, а единственный совершивший высадку остался на тротуаре. Навесов в район еще не привезли, и желтый флажок торчал с фонарного столба. Автобус останавливался в соответствующей манере — быстро открывал-закрывал двери и укатывал дальше. Зачем надобилась эта остановка, вдали от жилых корпусов и точно напротив дома за пустырем, пребывало секретом.

Пассажир постоял немного возле столба, пытаясь совершить заведомо неосуществимое деяние — стоя на месте, осмотреть дом со всех сторон, — и неуверенным шагом направился к нему.

Это был молодой человек, сутулый и белокурый, с узкими плечами и легкой одутловатостью на лице, — той, что выдает не бурную любовь к жизни, а долгое и сосредоточенное сидение в четырех стенах. Глаза его, будь они чуть поярче — не цветом, а электрическим танцем энергии в зрачках — были бы светлыми; а так — только бледными.

Искал он компьютерный клуб, давший объявление в местном рекламном листке. Он позвонил. Собеседник, даже не видя его, по одному картавому выговору определил про себя соискателя четким словом «тормознутый», но заведеньице было бедное и захолустное… На самом деле клуб находился метрах в трехстах от того места, где сейчас стоял молодой человек, в приземистой постройке внутри исполинского колодца, образованного восемнадцатиэтажными корпусами. Вместе с ним там ютились аптека, зоомагазин и лавочка канцтоваров. Многоэтажки загораживали постройку от взгляда, а на вид для клуба, по бедности, вполне годился и дом за пустырем.

Парень пошел, меся ботинками грязь; потом грязь сменилась крохотными стрелочками молодой травы и остатками асфальтовой дорожки. Порывами налетал мокрый и сладкий весенний ветер, за спиной взревывали машины, так что пугающей тишиной здесь не отдавало…

Дом приблизился. Он был больше, чем казался издалека. На крепкие древесные стволы было приятно смотреть, и один, совсем близко подступивший к тропке, молодой человек даже погладил своей мягкой ладонью. Никакой вывески он на доме не нашел. Должно быть, ее просто не успели заказать, и он решил зайти в каждый из двух подъездов: клуб, скорее всего, находился в подвале.

Подъезд он почему-то выбрал не тот, что был рядом, а другой. Там был шиповник и столбики от сгнившей скамеечки, а может, этот выбор определила более внушительная и жилая дверь.

Перед ней-то он и замешкался. Только сейчас возникло молчание — возможно, он ступил в него. Звуки недалекой дороги сюда не доносились. Он с удивлением и некоторой брезгливостью заметил, что все стало каким-то липким — дверная ручка, старый асфальт под ногами, ресницы, даже мысли, которые ворочались медленнее и неохотнее, чем обычно. Все-таки он открыл дверь — ее пришлось рвануть, заело — и вошел.

Не было здесь никакого клуба, даже намека на него, но он отчего-то точно знал, что пришел искать и уже нашел. Что он должен был найти в незнакомом доме, было неведомо, поднялась смутная боязнь, но чувства его сейчас были слишком медленными, и она не успела стать решением. Последняя мысль сказала, что надо бы оставить дверь открытой, поскольку лампочки в подъезде, конечно же, выбиты. Но та упорно не желала распахиваться, — назад ее тянула не потусторонняя сила, а старая могутная пружина, — и он смирился. Дверь закрылась.

Он стоял на крохотном пятачке между дверью и короткой лестницей на первый этаж. В доме было тихо, но не мертвенной тишиной, а так, как тихо бывает там, где легли спать. Слух не уловит беззвучное дыхание за толстой стеной, но шестое чувство, воспринимая неизвестно что — неощутимое тепло живых тел, тени чужих снов или биение пульса — уверенно скажет, что здесь люди… В подъезде было темно и промозгло, но тут, несомненно, жили.

Он оглядел бело-зеленые обшарпанные стены, положил руку на перила, давным-давно покрашенные в рыжий цвет; понял, что собирается подняться. Куда можно подняться в трехэтажном доме, не на смотровую площадку же… Пока между ушами возникла и минула эта мысль, под ногами успели смениться несколько ступенек.