Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

— А-аа! — проверещала девка и шлепнулась в грязь. Довольно долго оставалась там, неподвижная, без сил. События ночи исчерпали её способность испытывать страх. Поэтому девка не смолчала и, отдышавшись, заорала визгливо-требовательно: — Эй! Хозяин сказывал: утоп охальник, возверни козу. Эй! Ты почему не утоп? Эй! Э-эй…

— Потому что болотник! — не оборачиваясь, прорычал вервр. Добежал до лачуги, сгрузил козу и поклонился старухе. — Годная коза? Годная?

— Годная, — подавленно согласилась та, но хотя бы прекратила плакать. — Живуч ты, мил человек. В самое время вернулся… а я только села доить-то, тут и началося… сгинул, говорят. Вор, говорят… Всяко говорят.

— Людишки, — поморщился вервр. Сунулся в сени, сбросил промокшую куртку, на ощупь отыскал дерюгу и замотался в сухое. — Дрова привезли?

— Какое там, — отмахнулась старуха и, щекоча козу под горлом, уговорила добровольно войти в сени. — Ежели ту соплюху послушать, выходит, в постоялом дворе слух гуляет: на тебе вина за учинённый в селе разбой, ты и есть всей шайке тайный заводила.

— Я и есть, — повторил с разгона вервр. Тяжело вздохнул, вдруг ощущая, как остывает гнев, накопленный за ночь, как он булыжником виснет на шее, гнёт к земле. — Я и есть… что за гадкая ночь.

— Умаялся ты. Иди, я сей же миг подою, молочко будет тёпленькое.

Рука старухи, дрожащая, совсем слабая, коснулась щеки и скользнула по шее на плечо, на бок. Вервр дёрнулся, отодвинулся и быстро юркнул из сеней в избу.

Младенец и старик рядышком спали на печи. Девочка дышала тихо, почти что в обычном для людей ритме. Сердце билось слабо, но уверенно. Вервр сполз по печной стенке, откинулся на неё, ощущая под лопатками стыки камней, замазанные глиной, сплошь пропитанные долгим теплом, хранимым в печной душе.

— Я и есть тайный заводила, — ещё раз повторил Ан, но хуже не стало. От печи спине доставалось много тепла, и горечь сказанного растворялась в нем, не смерзалась комками льда за грудиной. — Не сожалею. Мир весь из грязи слеплен.

— Гу, — сонно, едва слышно, выдохнула девочка.

— Сволочи атлы, — без прежней ярости усмехнулся вервр. — Говорить ещё не умеет, от смерти в полушаге, а туда же, спорит. Эй, ты! В любом мире нет пользы учить первым словом глупое «гу». Надо скалиться и рычать, чтобы выжить. Не я такой, мир такой.

— Гу, — тише засопела девочка.

Вервр перекатился на колени, привстал, провёл кончиками пальцев над личиком ребёнка, не касаясь кожи. Убедился: ссохшееся, бессильное создание улыбается, не приняв совет и не пробуя учиться оскалу.

— Бестолочь, — вервр снова сел спиной к печи. Зевнул. — Ну, я им устрою поутру праздник красного петуха. Или дрова мои, или они — пепел. Вот и будет пьяному борову «гу» на всю окру-гу!

Ан облизнулся в предвкушении ярких впечатлений — и заснул мгновенно, не дождавшись тёплого молока.

Утром старухе едва удалось открыть дверь: вплотную к ней перед избой была свалена изрядная гора дров. Не ахти каких, уж всяко не дуб и не берёза, не ровные поленья — так, бросовые отходы. Но разве и на такие кто-то рассчитывал? А когда старуха, получив от слепого несколько монет, отправилась за тканью для детских распашонок, она узнала свежайшую сплетню: хозяину постоялого двора под утро приснился ужасающий пожар. Вроде бы во сне огонь занялся от искры из-под подковы жуткого, бесовского мухортого коня.

Сон был до того страшен и похож на явь, что поутру недостоверно трезвый скряга раздал все долги и, обливаясь слезами испуганного раскаяния, сгоряча замирился с соседями, коих норовил сжить со свету пятый год подряд. Был спешно перенесён на прежнее место забор, и даже за урожай с захваченного огорода возмещено серебром. Чудеса…

Полуночный стук в ворота сам по себе не удивил дозорных в «Алом льве». К хэшу Лофру приходят разные люди, и многие таковы, что днём их на улице не увидишь. Одни в каретах сидят, за закрытыми шторами, а другие эти самые кареты стерегут по кустам, — так шутят младшие ученики. Но у языкастых недоумков мало надежд вырасти в старших учеников, куда более молчаливых и осведомлённых.

Ночами при воротах дежурят старшие. Им сумеречные гости понятны уже по манере стука… Но только не в этот раз. То ли царапнули, то ли мазнули костяшками пальцев — робко, с сомнением.

— Назовите себя и своё дело, — хмурясь и продолжая строить догадки о госте за воротами, потребовал безродный Омаса, в шутку именуемый теми самыми языкастыми новичками «сын хэша» за впечатляющие рост и вес. Он и правда ниже Лофра всего-то на ноготь. По ширине плеч и вовсе равен, только болезненно-вспухшего брюха у Омасы нет.