Линн Абби: Медный гамбит

Те же сплетники утверждали, что Король Хаману выпустил секретный декрет запрещающий Лаг, хотя и не знал, что это такое. Король, говорили они, пообещал очень неприятную смерть тем, кто торгует им.

Джоат не верил ни в одну, ни в другую сплетню: король-волшебник никогда не выпустит секретный декрет о мнимом элексире; и безусловно он не нуждался ни в каких извинениях, когда избавлялся от тех, кто ему не нравился: любая смерть от рук Хаману была невообразима неприятна. И тем не менее какая-то зараза текла через Урик. Народ морил себя голодом, сходил с ума и умирал с черным языком во рту.

— Никогда раньше не было так трудно убить их, — прошептал студент, изучающий магию, довольно сильно побитый, но в остальном целый, опять садясь за свой стол и собирая пергаментные свитки. — Если это Лаг, в него что-то добавлено. Что-то изменилось.

Страшное слово, еще более страшное, чем сам Лаг: изменение.

Невозможно представить себе, как кто-то говорит Королю Хаману: твоей магии едва хватило для того, чтобы убить умирающего от голода человека, и вообще в Урик проникло что-то такое, что может дать человеку силу Мастера Пути и способность сопротивляться магии.

Волшебник мог бы заставить труп рассказать свою собственную историю. И это наверняка будет сделано. Король-волшебник имеет свои собственные способы получить от мертвых все, что он хочет, и, быть может, наказать их, но даже Король Хаману не сможет ничего извлечь из мозгов безумца.

Впрочем, если не удастся поговорить с трупом, он мог бы послать за этим смешно-выглящим студентом, который и высказал эту малоприятную идею…

— Павек! — крикнул белобрысый темплар, указывая на стол.

Но Павек уже исчез, и только качающиеся нити бус на входе в таверну подсказывали, что он убежал как ошпаренный. Темплар бросился в переулок вслед за ним. А Джоат бросился к столу, беспокоясь, не надули ли его. Но нет. Хотя на столе не было ни пергаментных свитков, ни записной книжки, но две старые, грязные керамические монеты были на своем обычном месте. Джоат сунул их в свой кошелек, висевший на поясе, под фартуком. Потом он снова пошел по таверне, предлагая посетителям заплатить за выпивку, и заодно попросил, чтобы кто-нибудь отнес труп на кладбище. Они выбрали одного эльфа и оставили труп на его попечение.

Джоат вернулся в свой бар, боль в его голове почти уравновешивала боль в боку. У него, вероятно, сломана пара ребер — это все пройдет сам собой за десять дней, или за двадцать. Когда тебя бьют в драке, то у тебя есть некоторое преимущество, если ты дварф. Он нырнул под стойку из ребер мекилота и достал мешок, в котором его жена хранила порошек, которым она посыпала десны внучат, у которых резались зубы. Если добавить немного воды и быстро намазать, Дыхание Рала делает просто чудеса с такой болью, которая слишком велика, чтобы не обращать на нее внимания, но недостаточно серьезна, чтобы идти к костопаву или целителю.

Павек услушал свое имя, а потом еще и поток ругательств. Не страшно, он слушал кое-что и похуже, поэтому он даже не замедлил шаг, уверенный, что никто всерьез не собирается бежать за ним. Темплары не действуют без приказов, и Нанк, белокурый Дознаватель с испорченными зубами, не успеет получить сегодня ночью новые приказы. Нанк был не так плох, для Дознавателя, и совсем не глуп. Он догадался, что Павек собирается делать, и дал ему возможность сделать это в одиночку. Будет не так то много славы в его ночной работе, чтобы еще разделить ее с кем-то другим.

Таможня упиралась в один из тех немногих кварталов, дома которых не были отстроены с того времени, когда гладиаторы из Тира ворвались в город. Может быть и случайно, но сейчас сломанные здания буквально кишели жильцами, естественно незаконными. Некоторые скрывались от кредиторов или темпларов, другие только временно скатились на дно жизни, но для большинства из них этот квартал был последней остановкой перед дорогой на кладбище. Они были слишком бедны, чтобы их можно было ограбить, и слишком отчаялись в жизни, чтобы рисковать ограбить кого-либо другого.

Павек состановился рядом с кучей булыжников. Он вскинул голову и поглядел на звезды, чтобы в точности определить свое положение по отношению к Берлоге Джоата, потом вспомнил первый крик, крик умирающей женщины.

Павек почти не сомневался, что безумец убил ее перед тем, как ворваться в Берлогу: время подходило, сумашедший мог убить любого, вставшего у него на пути, и скорее всего, учитывая его безумие, он жил в этом квартале, заполненном отбросами города.