Линн Абби - Медный гамбит

А может быть завтра он сможет завершить круг, забрав Звайна из Урика с собой. У них четыре канка; они смогут сделать это-

— Сейчас, Павек. Сейчас.

— Все в порядке. Я думал…о месте. Там мы будем в безопасности.

Йохан взял Акашии на руки и положил на плечо. — Где? Как далеко?

— Нора под Золотой Улицей. — Он уже шел. — Принадлежит одному сироте, которого я знаю… — Он хотел сказать больше, но передумал. — Он примет нас, я уверен.

Компания из двух совершенно разных мужчин и дварфа с женщиной на плечах, идущих по улице, была не самым необычным зрелищем в городе, гда свадьба чаще всего сопровождалась рабством или похищением. Несколько людей взглянуло на них, но большинство людей торопились домой и не глядели по сторонам, даже здесь, в квартале темпларов, и никому даже в голову не пришло что-то спросить у них.

Был тревожный момент, когда они проходили через ворота между кварталом темпларов и остальным городом, но, по всей видимости, ни один из респектабельных домов не сообщал о похищении молодой женщины. Объяснение Павека, что это его сестра, которой приходиться убегать от очень плохого человека — вместе с хорошей пригорошней серебряных монет из кармана Йохана — и они оказались в следующем квартале, артистов и лавочников, с единственным предупреждением, не оставаться на улице к тому времени, когда прозвенит полночный колокол.

Переулок, в котором начинались катакомбы Золотой улицы, здорово пострадал от последнего Тирского шторма. Мусорщики убрали большую часть обломков, но большие куски каменной кладки все еще валялись поверх цистерны, которая, в свою очередь, закрывала вход в катакомбы.

Павек сглотнул в мгновенном приступе паники — ему и в голову не пришло, что шторм мог разрушить нору Звайна, но даже если это и не так, то, глядя на последствия небольшого несчастья, он по настоящему задумался о том, что могло случится с самим Звайном. Но сами обитатели катакомб выжили, они умели выживать — владелица пекарни в этом переулке зарабатывала больше денег сдавая в аренду места для подземных нор, вход в которые рыли из ее погреба, чем своими печами, и Звайн… Звайн неплохо жил и до того, как он, Павек, стал жить в его дыре — науку выживания он освоил как нельзя лучше.

Павек бросил внимательный взгляд по сторонам и заметил вторую цистерну. Ее поверхность, блестящий кусок сланца, была пуста. Они оказались в подземелье прежде, чем кто-нибудь из его товарищей осознал, что вещи находятся не в тех местах, где должны.

Но ночью катакомбы были темны, как сердце Дракона. Они натыкались друг на друга, на стены и на случайные двери. Здесь жили дюжины людей, и все они скоро узнали, что среди них бродят чужаки. Затхлый воздых наполнился шепотом, предупреждениями и ругательствами, но никто не осмелился вмешаться. Наконец Павек облегченно выдохнул, когда его пальцы наткнулись на знакомую дверь.

— Звайн?

Ничего. Он подождал и прошептал имя еще раз, погромче.

И опять ничего.

Может быть нора сейчас принадлежит кому-нибудь другому, а Звайн нашел для жилья место получше? Он решил, что будет надеяться именно на это, хотя намного более вероятно, что удача подвела парня и ему сейчас намного хуже.

Не имеет значения. Полночный колокол прозвенит с минуты на минуту. Надо заходить. Павек вытащил свой новый меч — меч Дованны; громким резкий звук в темноте — невозможно не понять, что это такое — и нажал на щеколду замка больше по привычке, чем надеясь на чудо. Чудо не произошло, щеколда была закрыта и он обрушил рукоятку меча на хлипкую дверь.

Замок не выдержал, дверь распахнулась в тихую, совершенно пустую комнату.

В норе Звайна пахло едой, которая полностью высохла перед тем, как полностью сгнила. Едой…или телом.

Тяжело сглотнув и отчаянно мечтая о лампе или свече он шагнул внутрь.

Его рука нашла полку за дверью, лампу и кремень: все как и должно быть; появившийся свет вырвал из темноты комнату в точности такую же, как он ее помнил, даже пятно от пролитой крови в нескольких шагах от растерзаной кровати.

Прежде, чем он сумел сообразить, что это означает, Йохан протиснулся внутрь вместе с Акашией и момент ушел.

Они положили ее на кровать, на которую она села, пригладила своими худыми пальцами старую, изношенную простынь, но лечь не захотела. Когда Руари спросил ее, не голодна ли она и предложил кусок хлеба из своего запаса, она даже не показала, что слышала его слова, пока он не поднес кусок прямо к ней. Тогда она взяла его в руки, и откусила маленький кусочек, который медленно сжевала. Но она не сказала ни слова, и не было никакого знака, что она его узнала.