Наталия Ипатова - Король-Беда и Красная Ведьма

Наконец над их головами развернулось темно-зеленое шелковое небо, заколыхались по его краям длинные черные кисти. Удобный способ организовать покушение на всех скопом, отстраненно подумал Рэндалл. Если хоть один из Носильщиков Королевского Балдахина выпустит шест из рук, эта тяжелая тряпичная штуковина накроет их всех, и тут коли их, пока барахтаются. Интересно, размышлял ли на эту тему столь выдающийся стратег, как граф Хендрикье? Или в данный момент ему еще рано проворачивать нечто подобное, он ведь еще недостаточно укоренился возле трона?

Он смирился с шелковой крышей над головой, когда догадался что она защищает его от опорожненного на голову ночного горшка, которые горожане имели обыкновение выплескивать с верхних этажей не глядючи.

Ковыляя по растоптанному снегу, процессия выбралась из тесного для нее дворцового двора на городские улицы, построилась, обретя наконец удобоваримый для церемониймейстера порядок, и двинулась к храму Святого Грэхема Каменщика, где следовало забрать для погребения набальзамированное тело короля.

Со своего места в колонне Рэндалл не мог видеть ни голову процессии, ни ее хвост. Он даже толком не знал, в каком порядке расставлены ее участники. Оценил только, что улочки Вечного Города Констанцы для подобных мероприятий слишком узки. Судя по тому, что ему приходилось постоянно глядеть под ноги, чтобы не вступить в свежую, еще дымящуюся лепешку, впереди вели коней, и откуда-то оттуда, из головы, время от времени взревывали трубы.

А горожане пугливо жались к порогам собственных домов, висели из окон, провожая процессию долгими взглядами. И молчали. Никаких сокрушений по поводу усопшего короля, никакого ликования при виде нового. Ничего похожего на сочные, красочные описания летописей, коими питалось его собственное мироощущение. Рэндалл испытывал насмешливое разочарование. Ведь как это выглядит в летописи: если герой — то абсолютный, если злодей — то непонятно, как его вообще носит земля, а горе и радость непременно всенародные, а как же иначе, какой тогда в них смысл? Пергамент дорог. Детская страсть человечества к ярким образам и громким деяниям входила в реальное противоречие с нежеланием или неумением расцветить действительность. Происходящее куда ярче в воображении, и ничто не обладает большей силой, чем образ. Он неслышно хихикнул. После того, как он понял это, стоило ли ему читать еще какие-то книги? Площадь перед Грэхемом Каменщиком была, наверное, самым просторным пустым пространством в городе, должно быть, специально для подобного случая: здесь испокон веков вершились коронации, королевские свадьбы и королевские похороны. Выбираясь на вымощенную булыжником, тщательно выметенную с ночи площадь, процессия выстраивалась вдоль кромки полукругом, и со своего места под балдахином Рэндалл наконец смог рассмотреть ее всю.

Ну что ж. Он порадовался за своего церемониймейстера, который один из всех делал из него короля, примерно так же, как портной из его матери — королеву, окрашивал серый мир в самые яркие краски, без которых все они, невзирая на масштабность деяний, рисковали выскользнуть из памяти в общем-то не причастных к делу зрителей.

Впереди стояли трубачи в туниках фамильных цветов Баккара, в зеленом и черном, разделенных по вертикали, один чулок такой, другой — этакий, и они ждали, уперев в колено блестящие желтые горны с флажками-"шахматками" тех же цветов. За ними сгрудилось духовенство в разных оттенках алого, в зависимости от сана, возглавить которых должен был архиепископ Констанцы, ближайший помощник Касселя, оказавшийся сговорчивее своего патрона. Согласно официальной версии, кардинал уединился, вознося молитвы за успех нового правления, что означало скорее всего, что он находится под домашним арестом.

Следом вели коней, и монахи не одобряли это соседство. Украшенные черно-зелеными султанами, в попонах-"шахматках" до самой земли; по достоинству причисляемые к драгоценностям короны, вороные кони перебирали тонкими ногами, гарцуя на месте, дышали паром и фыркали в спины святым отцам. Могло, кстати, быть и хуже, им все же не приходилось волочь подолы ряс по свежему навозу. По мнению Рэндалла, которое подтверждалось на протяжении жизни, попы гадили почище лошадей, так что тем еще было грех жаловаться.

Далее, отделенные от лошадей некоторым количеством вооруженной стражи, стояли они сами под своим дурацким, опасным для жизни балдахином. Далее — снова стража, сверкавшая пузатыми кирасами и гребенчатыми касками, в основном — синяя. Ну а потом — дворяне, чем родовитее, тем ближе к королевскому балдахину, скорее толпа, чем строй, причина неизменной головной боли герольдов, в чьи обязанности входило поддержание всей этой сложнейшей иерархической структуры хоть в мало-мальском подобии порядка. Многие из них были уверены, что если дать маху в этом щекотливом вопросе, то рухнет все многоэтажное здание общественных отношений, а посему герольды всегда выглядели неимоверно надутыми, словно одни знали истину и на них одних зиждился строй. И вот уже этот пестрый хвост во всех своих фамильных драгоценностях, в шелках и перьях, волокся по жидкой грязи, в голос обсуждая заботы, уже никак не касавшиеся смены королей.