Нил Гейман - Дети Ананси

— Но… — возразил Толстый Чарли.

Призывая к молчанию, Ананси приложил палец к губам, потом подобрал удочку и, крутя ручку, начал втягивать леску. Толстому Чарли он указал на сачок. Толстый Чарли за ним нагнулся и подставил отцу, который опустил в него бьющуюся серебристую рыбину. Ананси извлек из пасти рыбы крючок, потом бросил рыбину в белое пластмассовое ведро.

— Ну вот, — сказал он. — Обед на сегодня есть.

Тут до Толстого Чарли дошло, что, когда он сел за стол с Хигглерами, был поздний вечер, а здесь — где бы он ни очутился — солнце стояло низко, но еще не зашло.

Сложив стульчик, отец отдал его Толстому Чарли вместе с ведром. Они пошли по мосту.

— Знаешь, — сказал мистер Нанси. — Я всегда думал, что если ты когда-нибудь придешь со мной поговорить, я столько всякого тебе расскажу. Но ты и сам по себе неплохо справляешься. Так что тебя сюда привело?

— Не знаю. Я пытаюсь разыскать Женщину-Птицу. Хочу отдать ей назад перо.

— Не следовало тебе связываться с такими людьми, — беспечно ответил отец. — От таких добра не жди. А она та еще птица. Сплошные обиды. Но она трусиха.

— Это из-за Паука… — начал Толстый Чарли.

— Сам виноват, — прервал ее отец. — Позволил старой перечнице отослать куда-то половину себя.

— Я был всего лишь ребенком. Ты-то почему ничего не сделал?

Ананси удочкой сдвинул шляпу на затылок.

— Старуха Дунвидди не смогла бы сделать с тобой ничего, чего бы ты сам ей не позволил, — сказал он. — Ты ведь мой сын.

Толстый Чарли это обдумал, потом спросил:

— Но почему ты мне ничего не сказал?

— Ты и так неплохо справлялся. До всего доходил своим умом. С песнями же ты разобрался, верно?

Толстый Чарли почувствовал себя еще более неуклюжим, еще более толстым и еще большим разочарованием для отца, чем когда-либо, но не ответил просто «нет», а только сказал:

— А ты как думаешь?

— Думаю, ты на верном пути. Самое главное в песнях — то, что они совсем как истории: ни черта не стоят, если их никто не слушает.

Впереди показался конец моста. Хотя никто ему этого не объяснял, Толстый Чарли почему-то понял, что это их последний шанс поговорить. Ему так многое нужно узнать, ему так многое хочется узнать.

— Пап… — начал он. — Когда я был ребенком… Почему ты меня унижал?

Лоб старика сошелся морщинами.

— Унижал? Да я тебя любил!

— Ты отправил меня в школу в костюме президента Тафта. Это ты называешь любовью?

Раздался пронзительный взрыв чего-то, что можно было принять за старческий смех, потом Ананси затянулся черуттой. Дым вылетел у него изо рта как призрачная рамка для реплики в комиксе.

— А что мне твоя мать за это устроила! — хохотнул он и, помолчав, добавил: — У нас не так много времени, Чарли. Неужели ты хочешь провести его, ссорясь?

Толстый Чарли покачал головой.

— Наверное, нет.

Мост уже почти кончился.

— Послушай, — сказал отец, — когда увидишь брата… Хочу, чтобы ты кое-что ему от меня передал.

— Что?

Подняв руку, отец наклонил к себе голову Толстого Чарли и мягко поцеловал в лоб.

— Вот это.

Толстый Чарли выпрямился. Отец смотрел на него со странным выражением, которое на лице любого другого Толстый Чарли счел бы гордостью.

— Покажи мне перо, — велел Ананси.

Толстый Чарли опустил руку в карман. Перо выглядело еще более мятым и растрепанным, чем раньше. Неодобрительно цокнув языком, отец посмотрел его на свет.

— Красивое, — сказал он. — Нельзя его было так обмусоливать. Она испорченное не возьмет.

Мистер Нанси провел рукой по перу, и оно снова расправилось. Но пожилой джентльмен снова нахмурился.

— Зачем стараться? Ты же только снова его испортишь.

Дыхнув на ногти, он потер их, полируя о куртку. Потом словно бы принял какое-то решение. Снял шляпу и заткнул перо за ленту на тулье.

— Вот, щегольская шляпа тебе не повредит. — Он надел шляпу на голову Толстого Чарли. — Тебе идет.

— Я не ношу шляп, папа, — вздохнул Толстый Чарли. — Она выглядит глупо, и я в ней выгляжу полным идиотом. Почему ты всегда стараешься вогнать меня в краску?

В сгущающихся сумерках старик посмотрел на сына.

— Думаешь, я стал бы тебе лгать? Чтобы носить шляпу, сынок, нужно настроение, нужен подход, ни больше ни меньше. А в тебе это есть. Думаешь, я бы сказал, что тебе идет, если она была бы тебе не к лицу? Ты сама элегантность. Не веришь?

— Не особенно.

— Взгляни, — сказал отец и указал за перила моста.

Вода под ними блестела неподвижная и гладкая как зеркало, и человек в новой зеленой шляпе, посмотревший оттуда на Толстого Чарли, действительно был сама элегантность.