Валентина Булгакова - Мир Энни Мор

Я жила в небольшой комнате. В ней стояла старая кровать и новый стол, который купил мне отец на день рождения. В комнате были старые обои, очень тусклого зеленого цвета и окно, которое выходило на наш двор. Мне эта комната никогда не нравилась. Ковер на полу пахнул сыростью, шторы еле держались на той тонкой веревочке. На столе была лампа и тетрадки с книжками. Также в моей комнате был старый шкаф. Он был большим, очень большим. Он был из резного дерева. Он наверно единственный, кто хоть как-то украшал эту комнату.

Можно сказать, моя комната была похожа на чулан, она и была как раз самой тёмной, и в ней хранились какие-то коробки, в которые я никогда не заглядывала. Но мама сказала, что эта комната раньше была её ''офисом''. Я не поверила. Она никогда бы не стала работать в тесноте и мраке.

За два года после смерти Сьюзи мы с папой стали хорошими друзьями, и это раздражало мою мать. Она всячески пыталась нас с ним поругать. Она постоянно посылала его в командировки, для всяких дел, связанных с ресторанным бизнесом, который перешел от моего деда к маме. Я оставалась одна в этом огромном доме.

13 числа, когда мой отец был в командировке, к нам пришёл курьер, молодой человек, лет 25. Он ни с кем не здоровался, будто знал нас уже тысячу лет. Он был слишком худым, невзрачным и совершенно равнодушным к жизни. Говорил он с акцентом. Я вообще удивилась, как его могли взять на такую работу. Да и вел он себя слишком распущенно. Это не его дом! Я села на верхние ступеньки, чтобы подслушать по возможности их разговор, хотя раньше я себе такого не позволяла.

Он позвал мою мать, что меня очень сильно удивило. Вот так вот просто, без особых проблем даже я не могла её звать. Он был тут пару раз, и то не заходил внутрь дома! Мама вышла на его позыв, и они вместе прошли в дом. Меня это заинтересовало еще больше.

Я тщетно пыталась прислушаться — двери кухни были закрыты, а спускаться — это значит выдать себя. Я не хотела сегодня опять ругаться с Анной.

Прошло около получаса, когда я наконец-то услышала шаги. Я встрепенулась и поднялась выше, чтобы мать не могла ничего заподозрить. Курьер, ни слова не сказав, вышел из дома. Мама после его ухода с воплями кинулась на меня. Я испугалась такой реакции, но не бросилась в комнату. Я просто ждала, пока она не выговорится, как всегда… Но она говорила на счёт моего отца, и я не понимала её:

— Ты, Энге! Я так и знала, ты убила его! Ты не хотела, чтобы он остался со мной! Он уделял тебе больше внимания! С тех пор, как появилась ты, я уже потеряла двух близких мне людей! Я ненавижу тебя! Конан… — мама плакала, но я не чувствовала ни капли сожаления в её голосе, будто это всё было наиграно.

В тот момент у меня предательски сжалось сердце. Мамин тон был другим. Раньше она с раздражением кричала на меня, теперь с какой-то досадой. Я не понимала её чувств. Я не понимала, что она там говорила про папу.

Мама подхватила меня и потащила на ''чердак'', я еле успевала перебирать ногами за ней. Она выхватила из ножен на стене шпагу (эти шпаги нам привез папа; мне они всегда нравились, их рукоятки были позолочены, и с каждой стороны в них был вставлен драгоценный камень; эти шпаги были нашим достоянием).

Тут я поняла, что сейчас она сделает мне слишком больно, так как шпаги были настоящими, и их края были очень острыми. Я не на шутку перепугалась. Мама замахнулась на меня шпагой, не дотащив меня на лестничную площадку. Одна её нога стояла на ступеньке, а другой она прижала мне руку. Я не могла дышать, страх сдавил мои легкие в маленькие шарики. И я сделала то, о чем буду жалеть потом всю свою жизнь. Я думала, что смерть бабушки всё изменила, но это оказалось неправдой. То, что сейчас сделала я, настолько изменило мои планы на будущее, что обратного пути уже не было…

Освободив ноги, я толкнула Анну с такой силой, что она покатилась с огромным грохотом вниз. Шпага в ту же секунду упала рядом со мной. Я не стала смотреть вниз — на то, как мама падала. Я застыла, смотря себе под ноги. Я отказывалась думать, дышать, моргать. Внутри меня оборвалась какая-то нить. Я всегда говорила, что с мамой у нас нет ничего общего, но не сейчас. Я не хотела, чтобы она умерла.

Я почувствовала неприятный холод по всему телу, так как понимала, что я натворила.

В моей голове кружилась куча мыслей. И позитивными их нельзя было назвать. Если бы бабушка была жива, то я непременно побежала бы к ней и всё рассказала. Но здесь и сейчас была только я, мама и прислуга.