Мария Филиппова: Сонорэ. Найти путь домой

…Изумрудная трава мягко колыхалась под порывами теплого ветра, густые кроны деревьев нежно шуршали в золотистых лучах восходящего солнца. Черная, как ночь лошадь радостно заржала и прибавила скорости, заставляя меня, счастливо улыбаясь, пригнуться к упругой спине. Впереди показалась преграда из поваленных деревьев, но моя лошадь, кажется, этого даже не заметила, и с легкостью перескочила двух метровое препятствие, я радостно взвизгнула и тихо прошептала:

— Вперед, Тьма! Не плетись, как старая кляча! — Кобыла словно поняла о чем я говорю, и через мгновенье мы уже мчались как ветер. Лес закончился и впереди показался обрыв, я не пыталась остановить Тьму, и она неслась прямо к пропасти. Страха не было, был только восторг и радость. Вот конские копыта в последний раз коснулись земли, и холодные потоки ветра окутали нас. Взмахнули черные широкие крылья, и земля стала стремительно отдаляться. Ощущение нереального счастья захлестнуло меня с головой, заставляя отпустить поводья и раскинуть руки….

— Валерка, хватит дрыхнуть! — На голову опустилась тяжелая подушка, и меня бессовестно выдернули из прекрасного сна в удручающую действительность.

— Чтоб тебя, сволочь недобитая! — Я попыталась отомстить за бедную и несчастную себя, но подушка пролетела выше головы обидчицы и достойного отмщения не получилось.

— И тебе доброго утра. — Приоткрытый глаз засвидетельствовал до неприличия счастливую морду подруги, туман за окном, гору земли на полу и подушку на этой самой горе, украшенную полузавядшими фиалками. Ну и черт с ними, все равно я их не любила. Подруга радостно взирала на разруху, и гаденько подхихикивала, потом не выдержала и поделилась-таки мыслями:

— Валер, а ты ведь последние цветочки угробила.

— Ура. — Вяло отмахнулась я, пытаясь спрятаться от жестокого и неприветливого мира под одеялом. — И что теперь?

— Да ничего. — Пожала плечами Рита, и плюхнулась на диван. В её голубых глазах плескалась радость, да и вообще вся она светилась счастьем…

— Ну чего ты скалишься? Опять любовь на горизонте? И прекрати называть меня Валеркой. Валерия, к твоему сведению, имя женское и сокращается до Леры. — Я хмуро спихнула Ритку ногой и сама заняла еще теплое местечко на диване. Радость, что осталась после сна испарилась с первым же взглядом в окно.

Казалось, что туман властвовал не только на улице, но и в моей душе. Уподобившись серому безобразию снаружи, тело ощущалось так же вяло, мысли, не оформившись до конца и оставляя практически осязаемые липкие следы, распадались на отдельные ничего незначащие образы, заставляя чувствовать мою бренную, медленно просыпающуюся оболочку комком пожеванной ваты. То нематериальное что находилось внутри, переживало такое же неопределенно-препоганейшее настроение и вместо возвышенных чувств полных радости по поводу нового дня генерировало стойкое желание придушить ближнего улыбающегося и радующегося жизни. Ближний, точнее ближняя, весело щебетала и упорно не желала понимать, что в только что разбуженном состоянии гуманизма во мне очень мало и нарываться все-таки не стоит….

Помимо избиения назойливого существа характеризующегося как "блондинка натуральная жизнерадостная" в это пасмурное утро мне хотелось солнца, лета и есть. Солнце отменялось по погодным условиям, лето присутствовало, но мерзкое и сырое, а о нормальной еде пришлось забыть еще три дня назад, когда змей искуситель в виде стройной Риты заставил сесть меня на диету. И вот теперь эта змеюка сидела передо мной счастливая, и портила мне настроение своим цветущим видом.

— Да ну, Валерка прикольней. — Ухмыльнулась белобрысая зараза. — А откуда ты знаешь, что я влюбилась?

— Элементарно — по твоему отвратительно радостному виду. — Ритка улыбнулась еще шире, я только скривилась в ответ и поплелась умываться. Когда я уже была в ванной, до меня донеслось:

— Тебе тоже влюбиться надо, тогда прекратишь быть такой язвой!

— Я пока не язва, а только гастрит. Но я развиваюсь. — Мрачно буркнула я и взглянула в зеркало. Оттуда на меня смотрела бледная узкая физиономия с темно-карими глазами, курносым носом, украшенным свежей царапиной и синяком на виске, плавно переходящим в хааароший фингал. Покрасневшие глаза выражали отвращение ко всему окружающему пополам со зверским желанием это все разнести к такой-то матери и получить-таки долгожданную возможность выспаться. Четкий отпечаток от подушки на правой щеке краснел злорадным напоминанием об утраченном блаженстве.