Алексей Игнатушин - Железная скорлупа

Его охватил страх, он вспомнил истории о том, как незадачливые смертные попадали в страну Дивного народа — им казалось, что они провели там день-другой, а на деле проходили столетия. А вдруг?..

Неприятная мысль заставила походить туда-сюда. Гингалин отдышался, с тоской оглядел цветущий сад. Пение птиц вызвало теперь раздражение.

«Я всего лишь хотел залечить раны и отдохнуть, — подумал горько. — И вот я здоров, свеж, что еще надо? Неужели я готов остаться здесь навсегда? Нет, просто невозможно!»

Гингалин сдавленно простонал: да, он потихоньку превращается в животное, не может мыслить ни о чем, кроме еды и соития. Рыцарь торопливо зашагал в замок, раздраженно пиная головки дивных цветов.

«Отец бы был мной очень недоволен. Черт, чуть не забыл, в чем состоит смысл жизни — в служении благородному воинскому братству. Там нет торгашей в броне, коих презираю, там я буду счастлив. Не хочу жить пустоцветом, хочу приносить пользу людям».

Дверь, громко стукнувшись о стену, отскочила, испуганно дрожа. Гингалин встретил сердитый взгляд карих глаз, коротко кивнул, глухо щелкнув пряжкой застегнутого пояса.

— Что это значит? — спросила волшебница гневно.

Карие глаза нервно бегали, отмечая каждую деталь рыцарской одежды. Гингалин пожал плечами, котт-де-май глухо звякнул.

— Леди, мое пребывание в вашем замке закончилось, — сказал вежливо.

Из глаз волшебницы посыпались злые искры, в комнате повеяло холодом, и рыцарь невольно поежился.

— Это же наш замок! Почему вы бросаете наши владения?!

— Леди, это не так, — сказал рыцарь мягко. — Я не могу управлять замком так, как вы, это неоспоримо.

Элейна скривилась.

— Если проблема в этом, ее легко исправить. Что за глупости? — спросила капризно.

— Леди, я томлюсь, — сказал Гингалин печально. — Мне здесь тягостно. Мне нужно покинуть замок. Я хочу видеть смену времен года, снег, зацветающие деревья, пламя листопада.

Элейна презрительно фыркнула:

— Уходите в неумеренную жару и сырость? В холодные дни и ночи?

— Пусть так, — согласился рыцарь смиренно. — Но на холоде я смогу увидеть облачко своего дыхания.

— Зачем? — спросила волшебница язвительно.

— Хоть так пойму, что я жив.

Элейна поморщилась, будто услышала звуки расстроенного инструмента.

— Вы уходите из вечной весны и лета, разве это не дурость? Многие променяли бы трон на жизнь в моем замке.

— Леди, вы не понимаете, но вечное лето — это скучно, — сказал рыцарь терпеливо. — К тому же я ухожу не навсегда. Устану от ратных подвигов и вернусь.

— А я должна покорно ждать вас у окна высокой башни? — спросила волшебница зло. — Нет уж, сэр, решайте: уходите, так навсегда.

— Хорошо, леди, — сказал рыцарь холодно. — Придется нам расстаться.

Губы колдуньи побелели, ледяной порыв ветра взметнул черные волосы.

— И куда же вы, сэр, направляетесь? — спросила она со злой иронией. — К той девке?

Гингалин посмотрел на нее с жалостью: красота куда-то подевалась, злое, сморщенное личико.

— Я вернусь ко двору короля, леди, — ответил спокойно. — В круг единственно достойных рыцарей.

Элейна поморщилась, ответ рыцаря показался ей исполненным дешевого пафоса. Гингалин вышел из комнаты, осторожно оттеснив женщину плечом. Услышал яростный вопль:

— Предрекаю: если вернетесь в Кэрлеон, погибнете от руки того, кого больше всех почитаете средь рыцарей, погибнете, заступаясь за честь распутной девы!

Гингалин вздрогнул. От страха выступил пот, в глазах потемнело. На негнущихся ногах продолжал идти к выходу из замка.

«Она врет, врет!»

Солнце показалось ему куском льда, а цветущий сад — выгребной ямой. Гингалин тряхнул головой, сбрасывая морок, зашагал к конюшне.

Белый жеребец приветил его ласковым ржанием, едва не сбил с ног. Рыцарь прижался к мускулистой шее, потрепал гриву.

— Ну, какой ты стал толстый, — сказал еще дрожащим голосом. — Застоялся, малыш. Прости, я виноват, но скоро ветер странствий будет бить нам в лицо.

Конь фыркнул, тряхнул гривой, копытом выворотил кусок земли. Рыцарь сноровисто его оседлал, взял немного съестных припасов. На спину пристроил щит с двуглавым орлом, меч привычно прицепил к бедру, шлем повесил на седельный крюк.

Повел коня к воротам, а сердце глодала легкая печаль.

У ворот стояла Элейна: великолепную фигуру плотно облегало красное платье, бриллиант в серебряном венце сверкал нестерпимо. Гингалин остановился, смущенный.

— Леди, простите, что причиняю вам боль, — сказал виновато.