Алексей Игнатушин - Железная скорлупа

— Доблестный сэр Гингалин Оркнейский, — пропела она чарующе, — почему вы покидаете мой замок? Что-то случилось?

«Случилось? Она еще спрашивает. Добрая королева, навестившая освободителя один раз, чтобы сказать небрежное спасибо!»

— Мне пора, леди, — сказал рыцарь сухо. — Дорога зовет.

Королева переглянулась с Хелией, фрейлина наградила рыцаря сердитым взглядом.

— Сэр Ин… Гингалин, — сказала Хелия строго, — опять капризничаете. Чем вам не нравится замок?

При взгляде на фрейлину сердце мощно забилось, щеки опалил сладкий жар, губы дернулись в глуповатой улыбке, но…

«Капризничаю? Кто бы говорил? Почему, ну, почему, леди, вы ни разу не навестили меня? Одно ваше слово, и я… А, к черту все!»

— Леди, я выполнил обет, королевство свободно, — сказал рыцарь грустно. — Сноудон более не нуждается во мне.

— Сноудону нужен хозяин, — сказала королева властно. — И когда королевство нуждается в нем, как никогда, он уходит.

— Прекрасная королева, я рыцарь, а не правитель. Неужели в Сноудоне нет достойного мужа? И вряд ли жители будут счастливы увидеть на троне чужака.

Лица рыцарей потемнели, они стыдливо опустили глаза, а королева всем своим видом изобразила удивление. Гингалин улыбнулся краем рта: за спиной свиты собиралась толпа, галдящие люди пожирали королеву жадными взглядами.

— Сэр Гингалин, не забывайте, что вы говорите с королевой Сноудона, — сказала Хелия надменно. В ее взоре рыцарь прочел затаенную боль.

Гингалин с печальным вздохом уронил голову на грудь. Конь нетерпеливо дернулся.

— Прошу простить, если мое обхождение вам неприятно, королева.

Королева покачала головой.

— Ничуть, доблестный сэр, — пропела медово. — Уж вы простите, если чем вам не угодили. Знаю, такому герою следует оказывать большие почести, но мы так устали, что забыли о вежливости.

В танце снежинок королева смотрелась восхитительно. Гингалин любовался прекрасным лицом, мысленно торжествуя: чары красоты на него не действуют. Подданные видят богиню, а он — красотку.

«Поздно спохватились, — подумал ехидно. — Однако наглые тут люди — королевство им освободи да останься приглядывать».

— Прекрасная королева, рыцарь должен находится в пути, — сказал он с почтением, но твердо. — Я несказанно рад, что освободил вас, подобная красота должна дарить людям счастье. Я не требую награды — это обесценит подвиг, но прошу дать мне уйти.

Свита роптала, недовольная тупостью чужака, не понимающего, как ему повезло. Хелия сердито сопела, на лице отражалось противоборство чувств. Королева широко распахнула глаза:

— О доблестный сэр Гингалин, я молю вас остаться, уверена, из вас получится хороший правитель.

В ее голосе было столько обаяния, чувственности, что даже камень бы не устоял, но Гингалин лишь вяло улыбнулся.

«Жениться впопыхах? В таком возрасте, когда предстоит свершить столько подвигов, сразить стольких демонических тварей? Помочь множеству людей? Что я буду делать в замке? Изредка выбираться на охоту, а все остальное время слушать жалобы вилланов?»

От резкого ответа удержала рыцарская вежливость.

— Королева, пути Господни неисповедимы, может, наш союз состоится, но для этого я должен уехать.

Королева посмотрела на Хелию, фрейлина пожала плечами и опустила головку.

«Н-да, милая королева, вам, похоже, ни разу не отказывали, — подумал Гингалин с усмешкой. — Незнакомое чувство, видно. Что ж, некоторых женщин это возбуждает».

— Но вы же ранены, — сказала королева с отчаянием в голосе, свита уставилась на рыцаря ненавидяще. — Хотя бы залечите раны.

Гингалин не удержался от колкости:

— Если бы моей жизни угрожала опасность, уверен, возле меня толпились бы лекари.

— Сэр Инконню! — вскричала Хелия, прожигая рыцаря взглядом. — Извините, сэр Гингалин, будьте вежливы. Вы знаете, что раненых слишком много, а докторов мало. Не уподобляйтесь обиженному ребенку.

Гингалин уловил ее призыв: Хелия страстно желала, чтобы он остался, несмотря на притязания королевы.

«Нет уж, разбирайтесь сами. Рыцарь вольная птица, ни к чему такая обуза. Мне бы о себе позаботиться, куда там королевство».

Королева кивком головы ответила на его прощальный поклон: рыцарь зашагал в поле, чувствуя затылком отчаянный взор гиацинтовых глаз.

«Хелия, почему же ты молчишь? Одно слово, и я…»

Отойдя от замковых стен на сотню шагов, он осторожно сел в седло и пустил жеребца легкой рысью.

Дорога далась тяжело: рыцарь простудился, недолеченые раны жестоко ныли, часто приходилось спешиваться и вести усталого жеребца под уздцы. Постоянно испытывал голод. Вилланы, вернувшиеся в деревни, ничего не продавали, лишь глядели хмуро, в их глазах читалось желание прибить слабого незнакомца.