Андрей Звонков - Дорога на Регалат

— Хотите выразить, так выражайте скорее! — Атрелла, не особенно церемонясь, взяла трехметровую фигуру за полы плаща и потянула на себя, затаскивая в подъезд, после чего зашла визитеру за спину и, помогая себе руками и ногами, упираясь попой в косяк, протолкнула гостя дальше к лестнице. Она захлопнула дверь и задвинула засов. Гость же, все так же ломаясь в трех-четырех местах, пополз по лестнице в прихожую, и его движение напоминало движение гусеницы. Атрелла замерзла, поэтому, двумя руками упираясь в нижний из выступающих шарниров, помогла гостю подняться:

— Холодно же!

Подобные визиты случались с регулярностью раз в месяц. Без ненужных церемоний Атрелла затолкала гостя или гостью в прихожую и сообщила, указав на открытую дверь в гостиную:

— Раздевайтесь, папа сейчас выйдет, — потом крикнула в глубину дома: — Па! К тебе пришли! — сама же отправилась дочитывать книгу.

Гостья, выбравшись в комнату с высоким потолком, принялась разоблачаться. Она не заметила, что девушка уже ушла. Говорить она начала еще в подъезде, продолжала, когда Атрелла позвала отца, и не остановилась, даже когда девушка вернулась к себе в комнату и снова устроилась с книгой в кресле.

В пустой гостиной гендерша изливала слова благодарности, при этом каждое прилагательное, срывавшееся с ее отвислых губ, будто вызывало какую-то реакцию в организме, и шарниры переключались, отчего поза непрерывно менялась.

Девушка уже давно снова читала книгу, а гостья все говорила, говорила… В гостиную вышел отец, Витунг Орзмунд — типичный северянин: соломенные коротко остриженные волосы на круглой голове, массивная шея и широкие атлетические плечи; вот ростом он, правда, не вышел. Лет ему было за пятьдесят, тридцать из которых он отдал изучению лекарского искусства. Он помог долговязой гостье раздеться, и та наконец освободилась от мехового плаща и длинного вязаного шарфа.

Атрелла через щель в неплотно прикрытой двери, нахмурясь, наблюдала за гостьей. Или гостем, который явился, чтобы поменять пол на женский… Ей все это очень не нравилось.

Гендер был немолод. Девушка уже научилась по морщинам на шее и лице и длине ушей определять примерный возраст подобных гостей. Гендеры слыли долгожителями. Их срок исчислялся в среднем в полторы тысячи лет. Этому было от восьмисот до девятисот.

Назвать гендера красавцем или гендершу красавицей мог бы только другой гендер4. Сами себя они считали эталонами красоты, стилистами, искусствоведами и вообще единственными жителями мира, кто действительно знал, что такое настоящая красота. Нет, среди них было немало нормальных особей, не зацикленных на оценивании прекрасного — таких, которые служили архивариусами, нотариусами — но эти, как правило, к отцу не приходили.

Гендер или гендерша, заламывая руки, объяснял, что в этом теле жить невыносимо, что вся сущность ее-его гендерская восстает против вопиющей несправедливости: жить с женским восприятием, чувствами, самооценкой в мерзком мужском теле. Все ужасно: она такая некрасивая, приходится накладывать много макияжа, но это же все ложь, а ложь и гендеры — несовместимы!

— Я должен стать женщиной, господин лекарь! — стонал гендер. — Я уже заручился поддержкой клана. — Он достал письма. — Вот, глава клана Ройо просит вас, господин лекарь, он перечислит на ваш счет любую сумму за операцию!

"Он уже весь клан достал", — мстительно подумала Атрелла, принципиально не глядя больше в гостиную, где распинался несчастный гендер. Все шло по старому, давно известному сценарию.

Витунг принял письмо, вскрыл цилиндрик и быстро, "по диагонали" просмотрел текст. Гендеры ни говорить, ни писать коротко не способны.

Профессор делал подобные операции уже несколько лет. Сперва это было чем-то вроде бахвальства: "А вот как я могу!". Потом, когда пошли солидные деньги, а пациенты разнесли славу о лекаре, отказаться стало уже невозможно. Но во всем есть риск. Герцогство Норскап — единственное государство, где такие операции не запрещены. Закон не карает хирурга, но общественность порицает. Профессору Орзмунду, сделавшемуся героем фельетонов и карикатур в рипенских и регалатских газетах, пришлось оставить университетскую клинику, кафедру и заняться частной практикой. А Атрелле периодически приходилось выслушивать упреки знакомых, что ее отец — большой грешник, ибо идет против воли богов. Поменять пол — это не бородавку с носа удалить. Всякий раз, когда отец соглашался на операцию, в доме назревал скандал. Несколько раз Атрелла уходила к подругам. Потом возвращалась, когда отец обещал, что это был последний раз, но проходил месяц или два — и появлялась новая шарнирчатая фигура с длинными губами и ушами, которая, заламывая руки, умоляла то отрезать лишнее, то пришить недостающее.