Stashe: Сегодняшний вчерашний день

— Ты эгоистка, — чуть суше, чем мог бы произнес отец. Янат пожала плечами. Ей было больно обсуждать эту тему. Не только за себя. За них всех.

— Пап, — несколько секунд спустя, продолжила она, — я не для того, чтобы выяснять отношения связалась с тобой.

Ее известный отец, инспектор межгалактической службы Богдан Шептунов, человек, снявший с планеты неконтактный статус и женатый на инопланетянке-аборигенке, медлил с ответом. Затем, все же произнес. Тяжелые слова его, словно капли воска падающие на кожу, вызывали у Янат краткие вспышки боли. Ей стало стыдно. Правда, лишь на мгновение.

— У Жданы дефектный ген, что, по словам ученых, гарантирует вшитые проблемы наследникам с вероятностью девяносто восемь процентов, напоминаю. К тому же, у нее по большей части мой генотип, человеческий. А для исследований им, прежде всего, необходим тип шанта. Ребенок с малой долей вероятности родится шанта и с еще меньшей без дефектного гена. Ты единственная в своем роде, пока. Но это не главное. Ты с такой легкостью и в таком тоне говоришь о своей сестре и будущем племяннике. Это меня пугает. Что случилось?

— Ничего. Скажи им, что я люблю их и скучаю, — Янат на секунду прижала руку к губам и затем легонько махнула пальцами в сторону, — и после моего следующего задания, я приеду, обещаю. Но лучше, если мы пересечемся на Янусе.

— Какого задания? — Янат с удивлением поняла, что хватка у отца по-прежнему железная. Он либо что-то знал, либо безошибочно вычислил в ее голосе нужные ударения.

— Ты помнишь Ингу? — спросила она.

Отец откинулся в кресле и прищурился. Его пальцы постукивали по столу, по ту сторону экрана, а она по эту чувствовала предвкушение острой схватки. Чуяла его воинственный настрой. Почему, интересно? Он всегда показывал свое отношение к ее профессии внешним неодобрением. "Риски слишком высоки", — сказал как-то, — "а ты мой ребенок. Мне просто не может быть все равно". Но, тем не менее, в эту часть ее жизни не вмешался ни разу.

— Вы около года не работаете вместе. До этого она шесть лет была твоей напарницей.

— Да. Мне сказали, что месяц назад она пропала во время экспедиции.

— Ага, — в голосе отца Янат услышала неприкрытый сарказм, — помниться, ее судьба тебя не особо волновала. Вы плохо расстались. Она избегала общения с тобой. Считала двинутой. А контактер, по ее мнению, не может быть без башни. Это ты мне рассказывала еще тогда. И вдруг, ее жизнь стала тебе небезразлична?

Янат смутилась, начала невольно оправдываться, прежде чем почувствовала это и оборвала себя.

— Все же шесть лет что-то да значат, пап. Мы были подругами и какого черта? Я что, должна плюнуть и забыть? Стоп. Хватит ловить меня на живца. В общем, дело обернулась так. Два дня назад меня вызвал Кривленко и сказал, что я получила новое задание. В составе внеочередной экспедиции, чья цель найти Ингу и ее напарника, и провести параллельно научные изыскания.

— Для такой белиберды тебя не отправляют обычно. В чем подвох? — внезапно голос отца стал очень напряженным, а в его взгляде (нет, не может быть) Янат разглядела хорошо скрываемый страх.

— В планете. Это Навь.

— Нет, — сухо и совершенно без эмоций произнес он.

— Я

— Нет, — перебил отец, и его губы на мгновение сжались так плотно, что превратились в линию, — я приложу все усилия и задействую все свои связи, чтобы ты туда не полетела.

— Ты не можешь, — Янат горячей волной накрыли гнев и раздражение. — Это моя жизнь! Мне тридцать. Пора бы смириться с тем, что я вольна принимать решения сама. Я не совета прошу. Я ставлю тебя перед фактом!

— Нет, — грубо и окончательно.

Вдруг, ее осенило. От понимания по коже волной побежали мурашки.

— А что ты сделаешь? — тихо и мягко спросила Янат, — отдашь меня ученым? Опять? Почему у тебя такая реакция, папа? Даже Кривленко лгал мне в глаза, говоря о поездке, как о ничего не значащей прогулке под луной. И я впервые видела, чтобы он так откровенно изворачивался, обходя острые углы моих вопросов. Что там такого? Что такого страшного находится на этой планете?

Вечер подкрадывается, словно большая кошка, тихо ступая мягкими лапами. Наплывает серебряной дрожью воздуха, лиловыми и розовыми тенями. Первые летучие мыши с пронзительным писком покидают чердак и пикируют мошкару в воздухе. От вьющейся по забору розы, чьи бутоны почти полностью закрыли собой сетку, разливается сладкий аромат. Сейчас он особенно чувствуется, на изломе дня, когда остывающая земля отдает свой жар, насыщенный запахами — цветов, травы, ягод, сухой пыли, куриного помета и едва уловимый сырости. Тем временем, тени недавно прозрачные и легкие темнеют, вбирая в себя черноту, становятся плотными и тяжелыми. Дымка над крышами, расцвеченная золотистым сиянием тускнеет, но небо! Небо пронзительной, глубокой синевы, чистой и насыщенной по цвету. Гладкое, как след от утюга на простыне. Стремительно накатывает сумрак. Торопливо, давясь углами, поглощает улицу, дома, деревья. Последние розоватые блики на скатах крыш ярко вспыхивают и гаснут, уступая право царить ночи.