Stashe - Судите и судимы будете

Поначалу родимые Холмогоры казались такими привычными — ласково припекало весеннее солнышко, вокруг раскинулись сочно-зеленые поля, поросшие бродячей травой и мерцающими в ночи кустами. Ветерок едва колыхал нежные бородки первой листвы на деревьях. Весенняя прохлада почти не чувствовалась, так, слегка холодило ноги и шею. Но вскоре пейзаж начал изменяться. Деревьев становилось все больше, а откуда-то из-за горизонта неспешно выползали темные зубцы леса. Холмистая местность становилась гористой, а подъемы, как и спуски, все круче и круче.

На равнинах, кроме кустарников и травы, выживали только мощные амаки, стволы которых — плотные, в броне из ромбовидных щитков — покрывали круглые тарелочки грибов-паразитов. Практически прозрачные, невесомые, с мягкой, бархатистой шкуркой эти грибы выделяли смолу, помогающую щиткам окостенеть. Так амаки становились неуязвимыми для паразитов, стремящихся проникнуть в его беззащитную, пористую плоть. Грибницы же закреплялись между неокостеневшими пластинами еще до взросления гриба. Летом, лохматые щетки листьев (что выгонялись из ствола высоко от земли), разворачивались днем, напоминая гигантские опахала, а к вечеру сворачивались, превращаясь в узкие бахромчатые зонты. Сейчас из почек как раз проклевывались вверх первые темно-оранжевые липкие стрелы.

По сторонам пока что еще тянулись волнистые поля, поросшие высоким золотисто-оранжевым злаком. Исмаи легко душил все сорняки, поскольку сам по сути был культивированным сорняком. Могучие стебли его, в обхват ладоней, упругие и плотные возносились метра на три с лишним от земли. На макушке среди плотно прижатых к стеблю листьев проглядывали шишки — темно-фиолетового цвета. Початки еще только набирали сок, но к осени они превратятся в длинные, черные, полные сладковатых семечек плоды. Из этих семечек, насколько я помню, делают муку, отжимают масло, варят каши и даже жарят как деликатес на сковороде. Раньше, я никогда не приглядывалась к полям исмаи, не знаю, почему внезапно потянуло. Словно напоминала себе самой: я есть, я думаю, я существую. Пусть даже способ выбрала странный, перебирать в памяти рецепты из исмаи.

Поля раскинулись слева и справа от тропы, на сколько хватало глаз. Лишь с одной стороны, впереди, их теснил курчавый, ядовито-зеленый с проблесками оранжевого подлесок. Он жил своей лихорадочной весенней жизнью, агрессивный, оживающий после затяжного сна. Настоящий лес начинался глубже. Поначалу он казался лишь продолжением подлеска, ненамного более густым, с небольшими островками-проплешинами. Эти залысины облюбовал горень, кажущаяся хрупкость и невзрачность которого были простой обманкой. Стоило кому-либо ступить на такую поляну, как земля под ногами начинала буквально гореть. Полыхать сине-оранжевыми языками пламени, от которого тянуло гарью, дымом и смертью. Поспешно покидающих поле боя разумных существ после кратковременного удивления и последующей досады, ждал еще 'подарочек'. Да, горень просто создавал убедительную иллюзию пожара, но ожоги от него появлялись самые настоящие. Там, где рос огонь-куст, обычно больше не росло ничего, кроме мелких несъедобных ягод. Лес, плотной завесой подступал к дороге, почти полностью сливаясь с ней, втягивая ее в себя, делая своей частью.

Красные великаны тои покрытые пучками полупрозрачных, бархатных на ощупь фиолетовых листьев, с багровым наростом мха-паразита на стволах угрюмо нависали над головой. Чем глубже забредаешь в такие дебри, тем больше вероятность встретится с чем-то опасным и незнакомым. Черные леса далеки от трактов, больших городов, механики, ученых лбов. Зато природа в них сохранилась почти в первозданном виде — дикой, опасной и голодной. Со Стоушем, конечно, бояться мне нечего. Он знает столько, сколько многим не выучить и за всю жизнь. Как себя вести, что говорить, делать. Упрямая уверенность — теперь уж не пропаду, теперь беды пройдут мимо — пугала меня. Давно такой необъяснимой, слепой веры в кого-либо не испытывала. Что на меня нашло, не пойму? То ли действительно, начинали проявляться странности беременности, то ли в детство по глупости впадала? Он же не бог, жевлар.

Мы уходили выше и выше в горы, оставив далеко позади все, в том числе и преследователей, как я надеялась. Хотя на это как раз рассчитывать, пожалуй, не стоило. Метались в голове обрывки мыслей, кусочки воспоминаний, но так и не сложились ни во что путное. К вечеру, зато, я едва волокла ноги, а уж ворочать языком не хотелось вовсе. Никаких проблем с неловкостью.