Татьяна Тихонова: Дьюри

Поэтому все мои исследования окрестностей сводились к походу за водой к роднику и прогулкам с Милиеном. Именно у родника я впервые встретила эту самую порусь…

Я тогда еще скептически относилась ко всем этим живностям, и лишь домашнее мелкое колдовство дьюри вводило меня в сомнение. Поэтому когда всколыхнувшаяся стоялая в небольшом озерке возле родника вода разошлась кругами, и показалась половина серо-зеленой, мокрой головы… я то ли от неожиданности, то ли желая защититься, уронила свой кожаный мешок для воды прямо на эту самую голову. Причем под водой была именно та половина, которая должна дышать…

Голова исчезла, а под водой мелькнуло длинное туловище. Воды я набрала, а когда, уходя, еще раз оглянулась на родник, то вновь увидела половину головы, смотрящую мне вслед мутными беззрачковыми глазами. Но почему порусь не утащил… или не утащила… хотя кто их разберет… меня под воду? Ведь наши русалки славятся именно этим? Тогда мне подумалось, что утопленник утопленнику не нужен… И стало еще тошнее, значит, точно, утопленница… Но я тут же рассмеялась тихо себе под нос, и, обернувшись, отчего-то показала поруси фигу — болтаться в болоте как оно, я не собиралась… А голова исчезла…

…Сейчас, пробираясь через колючий кустарник вслед за Харзом, который словно нарочно шел по таким зарослям, будто про дорогу в этих местах и слыхом не слыхивали, я уныло думала, что это наверное связано с нашей безопасностью. Шли мы уже давно, без остановок, как если бы нам надо было прийти в назначенное место в назначенный час.

Милиен ехал на плечах брата, там же что-то постоянно жевал, ныряя рукой в кожаный заплечный мешок Харза. Иногда дремал, порой что-то тихо спрашивал, наклонившись к самому уху брата… Харзиен время от времени оглядывался на меня, и, увидев, что я все еще тащусь следом за ними, опять шел вперед, уворачиваясь от веток…

"Обычные березы, осины… Ничего не понимаю я в этой стране дьюри… Словно я никуда и не попадала, а пошла по грибы у себя дома…"

Наконец, уже начинало смеркаться, когда дьюри остановился. Дождавшись, пока я доплетусь до него, и, некоторое время прислушиваясь к тишине леса, он вдруг легонько подтолкнул меня в самую гущу колючих ветвей шиповника… Я, опешив и выставив вперед руки, шагнула вперед…

Ступенька! Еще одна… Куда подевались эти чертовы кусты?! Лес пропал, словно его и не было…

Темно… Тихо… Я в каком-то помещении. Пахнет затхлостью и пылью…

— Харз? — неуверенно произнесла я в темноту, все также таращась вперед руками и выпучивая глаза.

— Я здесь… — спокойный голос дьюри оказался у меня за спиной.

И зажегся свет. Сразу несколько факелов освещали длинный коридор впереди меня. Каменный мешок с высоким сводом…

Милька, едва ступив на пол, побежал по коридору, заглядывая в открытые двустворчатые двери по правой и левой стороне.

— Милиен… — позвал его Харз, — там никого нет… Подожди, мы пойдем вместе.

Мальчик остановился. Он стоял напротив раскрытых дверей. Я подошла к нему.

Огромный зал терялся в темноте, еле освещаемый факелами из коридора. Толстый слой пыли лежал на каменном, мозаичном полу. Гигантских размеров люстра тускло поблескивала десятками, сотнями бликов на хрустале сквозь сетку паутины.

Милиен сделал несколько шагов и оказался в пустом зале. Звук его шагов долетел до стен, прошел глухой дробью где-то в темноте, и затих…

— Папа… — неожиданно звонко крикнул в мрачную пустоту Милиен.

Папа-папа-папа… раскатилось эхо его слов по всему залу… Шелест крыльев сорвался в темноте, и летучая мышь слепо шарахнулась в лицо Мильке…

Он вскинул руку, и ночная тварь упала ему под ноги, словно парализованная. Она судорожно затрепыхалась, забилась, пытаясь взлететь, но ей удалось лишь опереться на крылья, и мышь уползла в тень, оставляя след на пыльном полу…

— Испугался? — проговорил Харзиен, оказавшись минутой раньше рядом, и положив руку на плечо Мильке.

Тот вскинул голову вверх, и его глаза уставились на брата…

— Отца больше нет, Милиен. — Старший брат смотрел на младшего, и я чувствовала себя чудовищно посторонней.

Сделав несколько шагов назад, я пошла по сумрачному коридору. Справа, на уровне моей вытянутой руки, тянулись зажженные факелы, слева — старое зеркало плавилось тенями в их свете. Дальше открытая двустворчатая дверь — все в тот же зал с огромной люстрой… И опять зеркало… Шагов моих почти не слышно… Иногда я слежу за своим отражением… Худая, длинная, с хвостом длинных, темно-русых волос, перетянутых кожаной полоской, в лохматом, мехом наружу, жилете Элизиена, в рубахе, выпущенной туникой поверх штанов, заправленных в мокасины — зрелище не для слабонервных…