Нил Гейман - Звездная пыль

Под солнцем лицо Тристрана загорело до коричневатого цвета, а одежда его приобрела оттенок ржавчины и пыли. Ивэйна оставалась все такой же лунно-бледной, и сколько бы они ни прошли дорог, не переставала хромать.

Однажды вечером, когда они расположились лагерем на окраине густого леса, Тристран услышал нечто удивительное: прекрасную мелодию, протяжную и странную. От нее в голове юноши тут же зароились видения, а сердце исполнилось радости и благоговения. Музыка пробуждала в нем образы бесконечных пространств, огромных прозрачных сфер, медленно вращающихся в высочайших воздушных чертогах. Как будто мелодия уносила его далеко-далеко, выводя за пределы самого себя.

По прошествии времени, показавшегося Тристрану долгими часами (хотя, возможно, прошли всего лишь минуты), музыка оборвалась, и Тристран невольно вздохнул.

– Как прекрасно, – прошептал он.

Губы звезды невольно растянулись в улыбке, а глаза засияли.

– Спасибо, – ответила она. – До сих пор у меня как-то не случалось настроения петь.

– Я никогда ничего подобного не слышал.

– Порою по ночам, – сказала Ивэйна, – мы с сестрами пели хором. Мы исполняли песни вроде этой – все о нашей матери Луне, и о сущности времени, и о радости светить во тьме, и об одиночестве.

– Извини, – пробормотал Тристран.

– Да ладно, – отозвалась звезда. – По крайней мере я до сих пор жива. Мне еще повезло, что я упала на землю Волшебной Страны. И повезло, что я повстречала тебя.

– Спасибо, – сказал Тристран.

– Всегда пожалуйста, – ответила она. И, в свою очередь глубоко вздохнув, воззрилась на темное небо сквозь древесные ветви.

Тристран искал чего-нибудь на завтрак. Он нашел несколько молодых грибов-дождевиков и дикую сливу, всю покрытую лиловыми плодами, уже перезрелыми и высохшими почти до состояния чернослива. И вдруг юноша заметил на земле яркую птицу.

Он не сделал ни малейшей попытки поймать ее (помнится, пару недель назад Тристран испытал сильнейший шок, когда пытался охотиться и совсем было загнал большого серо-коричневого зайца, которого прочил себе на ужин. Заяц ускользнул от охотника в последний момент и, обернувшись с края поляны, презрительно сказал: «Отличный поступок, парень, тебе есть чем гордиться», – после чего исчез в густой траве). Птица попросту привлекла внимание юноши своей красотой: размером с фазана, она отличалась удивительной яркой расцветкой перьев, огненно-красных, желтых и ослепительно синих. Непонятно, из каких тропиков ее сюда занесло, но в папоротниковом лесу птица смотрелась весьма неуместно. Она тревожно наблюдала за приближением Тристрана, неловко подпрыгивая в траве и издавая испуганные крики.

Тристран опустился рядом с птицей на колено, бормоча что-то успокаивающее. Он протянул к ней руку – и понял, в чем тут проблема: серебряная цепь, охватившая птичью ногу, зацепилась за кривой обломок корня, торчащий из земли. Птица оказалась прикована к месту и не могла улететь.

Тристран осторожно распутал серебряную цепь и отцепил ее от корня, в то же время свободной рукой поглаживая птицу по увенчанной пышным плюмажем голове.

– Ну вот, – сказал он наконец. – Готово. Лети домой.

Но птица не торопилась улетать. Склонив головку набок, она пристально смотрела юноше в лицо.

– Что же ты, – настаивал Тристран, почему-то чувствуя себя ужасно неловко и странно. – Ведь о тебе наверняка кто-то волнуется.

Он поднял птицу на руки и сделал шаг к лесу – но тут что-то словно ударило его, парализуя движения. Ощущение было такое, будто Тристран с разбегу наскочил на невидимую стену. Он споткнулся и чуть не упал.

– Ах ты, вор! – крикнул надтреснутый старушечий голос. – Да я превращу твои кости в лед и поджарю тебя на медленном огне! Я вырву тебе глаза и один привяжу к селедке, а второй – к чайке, чтобы двойное видение неба и моря свело тебя с ума! Я обращу твой язык в извивающегося червя, а пальцы – в острые бритвы, и напущу на тебя жалящих огненных муравьев, чтобы всякий раз, когда ты вздумаешь почесаться…

– Не стоит так волноваться, – перебил старуху Тристран. – Я не собирался красть вашу птицу. Ее цепь запуталась в корнях, и я просто помог ей освободиться.

Та подозрительно сверкнула глазками из-под копны нечесаных седых волос. Потом подбежала к Тристрану и выхватила у него свою птицу. Прижав ее к груди, она что-то прошептала – и птица ответила ей мелодичной трелью. Старуха прищурилась.

– Ну, может, ты и не во всем мне наврал, – призналась она неохотно.