Владислав Русанов - Бронзовый грифон

Мэтр Гольбрайн осторожно приблизился, как будто боялся помешать, и, пристроившись за плечом Тригольма, тоже углубился в расчеты студента.

– Уж чего-чего, а этого задания вы могли ожидать… – продолжал разглагольствовать Носельм. – Даже того небогатого разума, что вмещается за вашими твердыми лбами, должно хватить, чтобы догадаться – каждого пятого попросят составить гороскоп на самого себя. А кто не способен на такую малость, как пошевелить мозгами, мог порасспросить старших студентов. Хотя куда там! Когда вы встречаетесь, у вас все мысли о вине, девках и кулачных боях… Не так ли, молодой человек?

Антоло не удостоил его ответом, сохраняя непроницаемое выражение.

Декан молча читал, шевеля губами. Гольбрайн хмурился и пожимал плечами. Потрескивали фитили свечей. Дрожало пламя, колеблемое легким сквозняком.

Гусь, наградив студента убийственным взглядом, принялся раскладывать в аккуратные стопки работы прочих студентов.

– Поразительно, фра Антоло, – произнес наконец декан. – Поразительно… Явных ошибок я не вижу… Однако же результат…

Табалец переступил с ноги на ногу. Слегка развел руками – мол, что поделать.

– Ваш асцендент [3] Асцендент – восходящее созвездие в гороскопе рождения. – Ворон?

Молчаливый наклон головы.

– Тем более странно…

Декан ткнул пальцем в листок, повернулся к Гольбрайну:

– Обратите внимание, коллега, на положение Солнца по отношению к Ворону.

– Если и есть неточность, то не более четверти градуса… – кивнул профессор. – Сигнификатор [4] Сигнификатором дома является планета, управляющая знаком, соответствующим по номеру этому дому. Ворона определен совершенно правильно – не придерешься.

– А знак на купсиде [5] Купсид – начало каждого дома. ? – отрывисто бросил Носельм.

– Спорно… Можно, конечно, перепроверить…

– Рай-Шум, несомненно, не набрал полной скорости, – покачал головой Гольбрайн. – Но Солнце…

– Что Солнце? – возмутился Гусь. – Малая Луна!

– Вы, как всегда, преувеличиваете значение Малой Луны, коллега…

– Особенно в четвертом и шестом доме? – язвительно осведомился щуплый профессор.

– В шестом – несомненно, а вот в четвертом, пожалуй…

– А вход Большой Луны в знак Орла?

– Я думаю… – зашевелил усами Гольбрайн.

– А я думаю, коллеги, – положил конец спору декан, – не стоит устраивать научные диспуты, когда следует оценить правильность выполнения работы. Фра Антоло!

– Да, мэтр Тригольм.

– Будьте любезны подождать нашего решения за дверью. Признаюсь, случай весьма запутанный… Нам нужно посоветоваться.

Антоло поклонился и, развернувшись на пятках, стремительно покинул аудиторию. Больше всего ему хотелось напиться до бесчувствия, а еще лучше разбить кому-нибудь нос. Желательно профессору Гусю. Из-за глупых придирок выжившего из ума замухрышки торчать еще год на подготовительном факультете?! Позвольте не согласиться…

Толпившиеся в полутемном коридоре студенты, ожидавшие оценок, со всех сторон бросились к товарищу:

– Ну? Что? Как? Да рассказывай же!

Табалец обвел взглядом друзей.

Все тут. Никто не разбежался.

Гибкий, подвижный каматиец Вензольо; увалень, больше похожий на ручного медведя, уроженец лесистого Барна, Емсиль; кривоногий длиннорукий Бохтан из Окраины, потомок бессчетных поколений всадников и пастухов; изнеженный и женственный аксамалианец Летгольм, удивительно ловко управляющийся с кордом хоть правой, хоть левой рукой; т’Гуран – родом из Вельсгундских холмов – он единственный из всей компании имел право на дворянскую приставку к имени.

– Не молчи же! Гово’и! – Вензольо, как обычно, проглатывал звук «р». Вначале над ним смеялись, потом привыкли. Ну, что поделаешь? В Камате, славящейся лучшими в мире виноградниками и самым душистым табаком, все немного картавят.

Антоло развел руками:

– Честно?

– А как еще? – прищурился, словно прицеливаясь из лука, Бохтан.

– Если честно, то не знаю.

– Как так? – опешил Емсиль.

– Что ст’яслось-то?

– Опять Гусю моча в голову ударила? – презрительно скривился Летгольм.

– Моча? Да его башка битком набита отборным свинячим навозом! – Антоло взмахнул кулаком. – «Молодой человек, вы меня разочаровали! Столь откровенный бред…» – Сварливые интонации профессора удались табальцу столь похоже, что студенты взорвались громовым хохотом. Смеялись даже те, кто стоял в отдалении и слов Антоло слышать не мог.