Владислав Русанов - Бронзовый грифон

Антоло отвернулся. Поглядел на хрипящего кентавра. Как тут не мучиться, когда колодка рассчитана на человека, а конечеловек гораздо выше, если мерить по макушкам. Потому согнули его в баранку. Да еще и отверстие под шею тоже рассчитано на обычного человека. Вот и выходит, что кентавр попросту задыхается. То-то и взгляд у него из-под полуопущенных век такой замутненный. Не только вчерашний перепой сказывается, но и недостаток воздуха. Помочь бы… Хотя бы чуть-чуть раздвинуть колодку, а то ведь чего доброго и отдаст душу Триединому до утра.

Горбушка тоже заинтересовался арестантом. Обошел его пару раз, беспечно насвистывая, будто и не в карауле, а на прогулке по городу. Почесал затылок, сдвинув козырек шлема на глаза. Пробормотал под нос:

– А ведь как стоит… Как стоит! Залюбуешься! Ишь ты…

Он остановился позади кентавра, напротив мощного крупа и притянутых к столбам ног.

– Эх, а ведь у меня уж месяца три бабы не было…

Антоло не понял сразу, что он имеет в виду, но Горбушка не заставил себя расспрашивать – он и в обычной обстановке отличался словоохотливостью. Можно даже сказать, излишней болтливостью.

– Чо вылупился? – заметил он удивленный взгляд студента. – Ты ж грамотный – понимать должон. Я, может, еще детям хвастать буду и внукам – конежопого, мол, отжарил! Прямо в конскую задницу…

– Ты в своем уме? – не выдержал Антоло. – Соображаешь, что делаешь?

– А то? Конечно, соображаю, – осклабился Ламон. – Мы хоть в увине… унире… уверниститетах не обучались, а кой-чего мозгами варим.

– Но если варишь мозгами своими, то должен понимать, что, во-первых, ты же в карауле, а во-вторых, это же противоестественно…

– Чего? – скривился Горбушка. – Сильно умный, что ли? Шел бы ты умник…

Он решительно задрал подол рубахи, нашаривая гашник штанов.

«Это же какой-то бред, – подумал Антоло. – Этого просто не может быть…»

Он видел, как напряглись и заиграли мускулы под короткой шерстью на спине кентавра, как вздыбилась грива. Услышал, как заскрипели колья – вот-вот хрустнут или выскочат из земли. Но нет, окраинцы, связывавшие конечеловека, работали на совесть.

Горбушка плюнул на ладонь…

И тут студент не выдержал. Четыре шага, разделявшие его и Ламона, Антоло преодолел одним прыжком. Добавляя к взмаху руки разворот корпуса, ударил в подбородок. Конечно, аксамалианский нищий, выросший в порту и трущобах Нижнего города, в драках толк знал. Видно, бил других не единожды, да и с более сильным противником встречался много раз. Он успел чуть-чуть развернуть голову, давая кулаку соскользнуть, но запутался в спущенных до колен штанах и упал. И тут же скорчился, закрывая голову руками и подтянув колени к животу, противный и жалкий одновременно. Антоло пнул его по голому заду каблуком.

Звук получился смешным – немного похожим на шлепанье теста, а немного на пощечину. Последнее сравнение, неожиданно пришедшее в голову, так насмешило студента, что он махнул рукой и оставил напарника в покое. Вернулся на свое место у столба. Сердце еще колотилось, усиленно гоняя кровь, легкие горели словно после пробежки, но злость улеглась. Да и как можно злиться на такое отребье? Презирать – да. Но злость – слишком сильное чувство, его нужно приберегать для достойных врагов.

– Спасибо… – негромкий и хриплый голос, прозвучавший над самым ухом, заставил студента отшатнуться, стискивая ладонью рукоять меча.

В первые несколько мгновений он моргал и ошалело оглядывался по сторонам, пока не понял, что звук «и» в услышанном слове слишком длинный и дрожащий, словно ржание.

Кентавр? Точно, он.

– Ты понимаешь нашу речь? – ничего умнее этого вопроса не пришло парню в голову.

– Немного.

И опять раскатистый, похожий на ржание звук. На этот раз – «г». У него получилось – «немног-г-г-го».

– Ух ты! – по-мальчишески восхитился Антоло, но вспомнил, что его только что поблагодарили. – Не стоит…

– Стоит. Для степного воина это хуже смерти.

– Да чего там… – пожал плечами студент. – Обычаи моей страны тоже не одобряют мужеложства, а тем более… – Он хотел сказать – скотоложства, но постеснялся. Все-таки не с быком или мулом разговаривает. Кентавры хоть и отличаются от людей, а все же существа мыслящие.

– Свобода и честь… – Конечеловек словно и не слышал его запинки. – Две великие ценности. Честь ты мне сохранил… – Руки, плечи и спина вновь напряглись, пробуя на прочность колодку. – А свобода…

– Ты понимаешь, – смущенно проговорил солдат. – Я не могу. Ведь ты нарушил… Я имею в виду… – Он совсем запутался и запнулся, моргая и стараясь не смотреть кентавру в глаза.