Питтакус Лор - Я - четвертый

— Прости, Генри. Я не знал, что такое случится.

— Я знаю, что ты не знал. Я просто рад, что с тобой все в порядке, — говорит он. — А теперь давайте выбираться отсюда. Вся эта чертова школа окружена.

Сара ведет нас в комнату, которую считает самой надежной, — это кухня класса домашнего хозяйства дальше по коридору. Мы запираем за собой дверь. Шестая придвигает к ней три холодильника, чтобы никто не мог войти, а Генри бросается к окнам и опускает жалюзи. Сара проходит прямиком в ту кухню, где мы обычно готовим, открывает шкаф и достает самый большой мясницкий нож, который только может найти. Марк наблюдает за ней и, когда видит, что она сделала, бросает Ларец на пол и тоже выбирает себе нож. Потом осматривает другие шкафы, достает молоток для отбивания мяса и засовывает себе за пояс.

— Вы в порядке, ребята? — спрашивает Генри.

— Да, — отвечаю я.

— И у меня все нормально, если не считать финки в плече, — говорит Шестая.

Я слегка включаю свой свет и смотрю на ее руку. Она не шутила. В том месте, где бицепсы подходят к плечу, торчит нож. Вот почему я слышал ее сдавленный стон перед тем, как она убила скаута. Он метнул в нее нож. Генри подходит и вынимает нож. Она стонет.

— По счастью, это всего лишь нож, — замечает она, глядя на меня. — У солдат будут мечи, которые светятся от разного рода сил.

Я собираюсь спросить, что это за силы, но Генри перебивает меня.

— Возьми, — говорит он и протягивает ружье Марку. Тот без пререканий берет его свободной рукой, в страхе наблюдая за всем, что происходит вокруг него. Интересно, много ли Генри ему рассказал. И больше всего интересно, зачем он его взял с собой. Генри прикладывает к ее ране тряпку, и она держит ее. Он поднимает с пола Ларец и ставит его на ближайший стол.

— Давай, Джон, — говорит он.

Без объяснений я помогаю ему открыть замок. Он откидывает крышку и достает плоский камень, такой же темный, как аура, окружающая могадорцев. Кажется, Шестая знает, для чего этот камень. Она снимает рубашку. Под ней черный с серым резиновый костюм, очень похожий на тот серебристый с голубым, который я видел в кадрах из прошлого на моем отце. Она делает глубокий вдох и подается плечом к Генри. Он тычет камнем в рану, и Шестая со стиснутыми зубами стонет и корчится от боли. На лбу проступает пот, лицо становится ярко-красным от напряжения, на шее вздулись жилы. Генри не отнимает камень почти целую минуту. Он убирает камень, и Шестая сгибается пополам, делая глубокие вдохи, чтобы прийти в себя. Я смотрю на ее руку. Кроме поблескивающего пятна крови, ничего нет, ни раны, ни шрама, только маленький порез на костюме.

— Что это? — спрашиваю я, кивая на камень.

— Это лечащий камень, — говорит Генри.

— Такие вещи действительно существуют?

— На Лориен существуют, но боль от лечения вдвое сильнее изначальной, от самого ранения, и камень срабатывает только тогда, когда рана была нанесена с намерением убить или навредить. И камень надо использовать сразу же.

— С намерением? — спрашиваю я. — Значит, камень не сработает, если я случайно поскользнусь и рассеку себе голову?

— Нет, — отвечает Генри. — В этом вся суть Наследия. Оборона и безупречность.

— А на Марке или Саре он сработает?

— Понятия не имею, — говорит Генри. — И я надеюсь, нам не придется этого выяснять.

Шестая восстанавливает дыхание. Она распрямляется, ощупывает руку. Краснота начинает уходить с ее лица. Позади нее Берни Косар бегает взад-вперед от забаррикадированной двери к окнам, которые расположены слишком высоко, чтобы он мог выглянуть, но он все же пытается, вставая на задние лапы и рыча на то, что он чувствует снаружи. «Может, там ничего нет», — думаю я. Периодически он кусает воздух.

— Когда ты был сегодня в школе, ты забрал мой телефон? — спрашиваю я Генри.

— Нет, — отвечает он. — Я ничего не успел взять.

— Его не было, когда я вернулся.

— Он бы все равно не работал. Они что-то сделали с домом и со школой. Электричество отключено, и через экран, который они установили, не проходят никакие сигналы. Встали все часы. Даже воздух кажется мертвым.

— У нас мало времени, — прерывает его Шестая.

Генри кивает. У него появляется легкая улыбка, когда он смотрит на нее, смотрит с гордостью, может, даже с облегчением.

— Я тебя помню, — говорит он.

— Я тебя тоже помню.

Генри протягивает руку, и Шестая пожимает ее.

— Дерьмовски приятно снова тебя увидеть.

— Чертовски приятно, — поправляю я, но он не обращает внимания.