Ксения Баштовая - Вампир поневоле

Главное, она жива.

А на другую цену Влад никогда не согласится. Да и вновь торговаться не позволит гордость.

За окном синева ночи, опять идет дождь. Капли сливаются, образуя на больничном окне знакомые черты лица.

Она уже очнулась. Сейчас бы подойти, присесть рядом, обнять за плечи …

Не стоит. После этого придется уйти, а Леле нельзя сейчас расстраиваться.

Табачный дым вьется под потолком. И плевать на все врачебные запреты.

Жизнь за жизнь — это не так уж много.

Кажется, пальцы чуть дрожат.

За спиной тяжелые шаги.

На плечо ложится ладонь.

Нет, точно дрожат — пепел с сигары осыпается неопрятной горкой.

Пепельницы нет. Сигару можно затушить о ладонь.

Закрыть глаза. Обернуться и тихо спросить:

— Ну?.. Заканчивай уже быстрее. Или просто подождешь до рассвета? — слова звучат скороговоркой, звуки проглатываются.

Тишина. И вздох.

— Пей.

Перед лицом — чаша, наполненная кровью …

Монету мне так и не вернули. Впрочем, об этом я вспомнил лишь тогда, когда мы с Вовочкой, благополучно покинув больницу, довели Аню до дому, до хаты. Надеюсь, Ромочка меня за утрату старинной денежки ногами бить не будет. А, ладно, как-нибудь отбрешусь. В нашем-то деле что главное? Чтоб язык был хорошо подвешен, а остальное приложится!

После внезапного выздоровления безнадежной больной в больнице поднялся настоящий переполох. Врачи наотрез отказались отпускать ее даже вместе с невесть когда приехавшим в эту самую больницу братом — мрачным черноволосым мужчиной со странным шрамом на щеке.

Двух других удивительных посетителей — высокую блондинку и мужчину в средневековом костюме медперсонал попросту не замечал.

Не знаю, как Вовочку, а меня ногами дома бить не стали. Всего-то и пришлось выслушать краткую, сжатую до минимума речь отца на тему: «Домой надо все-таки звонить, а то мама волнуется», — на что я покивал и пошел спать. А то уже черт знает сколько не высыпаюсь.

На этот раз я свои ночные кошмары очень хорошо запомнил. Сны были в стиле незабвенного Михаила Афанасьевича. Булгакова, если кто не понял.

Приснилось мне, будто протянулась от моего окна лунная дорожка. И прошли по ней две пары. Влад и Лидия. Раду и Ольда.

Первая парочка молча прошествовала дальше, а вторая … Раду остановился перед самым окном (на восьмом-то этаже!) и положил на подоконник монету. Ту самую, с двумя птичками.

Главное, что это был сон, а потому меня совершенно не напрягало то маленькое обстоятельство, что окно закрыто. Одно слово — сон.

Хорошо хоть кусать меня никто не стал. Просто развернулся и ушел.

Понаприснится же такое!

Утро встретило меня жарой и пением птиц. Я с ненавистью покосился на распахнутое настежь окно и потянулся к шпингалету. Блин, и как я мог забыть его закрыть?

На подоконнике лежал, сверкая в лучах солнца, давешний то ли динар, то ли талер.

Так сон это был или нет?!

Срочно звоню Вовке и Ане …

Как все-таки удобно, когда на дворе лето и родители на работе. Еще удобнее, когда можно дать младшему брату пятьсот рублей в зубы и прогнать куда-нибудь гулять.

Вовану звонить не пришлось. Он традиционно появился сам. Ну и правильно, мне меньше мороки.

Был Вовочка радостный, как пьяный таракан, и счастливый, аж дальше некуда:

– Андрюх, слушай, давай я с тобой радостью поделюсь!

– Вов, я тебе сказать хотел …

– Андрюх, ну послушай меня! У меня тут такое счастье …

Короче, я понял, что проще его выслушать и забыть, чем перебивать, пытаясь вставить хоть слово.

— Ну?

— Помнишь, я рассказывал, про дело с судьей Обжоркиной? Я еще там кассационную жалобу написал.

— Ну.

— Приговор полностью отменили, и дело отправили на новое рассмотрение.

У меня что-то перемкнуло в голове. Чему тут радоваться?!

— Вов, подожди. Дело в суде находилось в течение года. Сейчас решение по нему отменили, и оно еще год будет слушаться.

— Ага! — кивнул Вовочка с радостной улыбкой, как у тех, что двое из ларца.

Нет, я точно чего-то не понимаю …

— Ты ж говорил, что устал туда ездить?!

— Устал, — согласился Вован. — Но тут ведь главное принцип! Самое важное, что у этой … нехорошей женщины приговор на фиг отменили. Кассационной инстанции мелочь, а мне приятно. По моей ведь жалобе …

Нет, я точно никогда не пойму этих юристов. А тут и Аня подъехала. Я наконец смог рассказать и про сон, и про монетку. И даже показать ее.