Дмитрий Гарин - Враг престола

Кем он предстал перед ней? Эдуард прекрасно помнил заполненные слезами и испугом глаза, молящие о милосердии. Сколько ещё таких глаз он увидит на этом пути?

— Но не убил, — подытожила Гайде. — Теперь я твоя. Посмотри на меня, мухтади.

Обернувшись, он увидел, как она развязала тесьму своего яркого наряда и, изящно двинув плечами, скинула его на песок. Взору юноши, никогда не ведавшего женской ласки, предстала обнажённая богиня. Он впился в неё взглядом. Он хотел обладать ею. Хотел сжать её в своих сильных руках и больше никогда не отпускать. Хотел почувствовать мягкий жар её молодого тела, её кожу, её аромат.

Должно быть, что–то из этих мыслей мелькнуло в его глазах, потому что Гайде подняла руки, смущённо обняв себя за плечи.

и отвела взгляд. В этот момент Эдуард словно очнулся от наваждения. Разум его вновь получил контроль над телом, а из глаз исчез алчный блеск.

Сняв с себя плащ, он подошёл к ней и накинул его на плечи девушки, вновь скрывая её наготу от мира.

— Ты не хочешь меня? — всё так же тихо спросила она, не поднимая на него взора. — Я, по–твоему, некрасива?

Некрасива? На какое–то безумное мгновение Эдуарду захотелось расхохотаться над этим предположением. Смеяться прямо ей в лицо, пока из его груди не выйдет весь воздух и он не задохнётся, скорчившись у её ног.

— Ты прекраснее всех цветов, что я видел в жизни, — сказал он и тут же почувствовал, как на душе стало легче. — Прекраснее солнца и звёзд, озаряющих небо и землю.

Он всё ещё держал плащ, не в силах отпустить воротник и отойти от неё. Подумать только, он думал, что сможет противостоять ей. Думал, что сможет бежать, укрыться от её чар. С тем же успехом он мог бежать от ветра или попытаться вычерпать море.

— Я видела тебя в своих снах, — призналась она, подняв на него чёрные как ночь глаза. — Мой отец знал это. Он не плохой человек, но он испугался, что ты заберёшь меня у него. Пытаясь противостоять судьбе, он сам стал её орудием. Потому я не гневаюсь на тебя. Я не могу.

Эдуард не верил своим ушам. Она разделяла его чувства, его мысли. Любовь? Он не знал, что такое любовь. Он чувствовал лишь то, что девушка, стоящая перед ним, была частью его самого, а он — частью её. Они принадлежали друг другу с самого своего рождения, чтобы воссоединиться в это мгновение.

Он хотел сказать, что любит её, но вместо этого лишь обнял, прижав к себе так, словно весь мир хотел отобрать её у него. В его руках были одновременно и сила, способная сокрушать горы, и нежность, с которой мать берёт на руки своё новорождённое дитя. Могли ли слова выразить это? Нужны ли были им слова, чтобы понять друг друга в этот волшебный момент?

Когда тонкие пальцы Гайде легли на его спину, Эдуард почувствовал, как она дрожит. В шатре было совсем не холодно, а потому это удивило его.

— Отчего ты дрожишь? — спросил Эдуард. — Ты боишься меня?

— Я боюсь не тебя, мухтади, — ответила она, указав глазами в сторону чёрных доспехов, сидящих в углу, словно безмолвный железный наблюдатель. — Они страшат меня.

— Они не навредят, — попытался успокоить её Эдуард. — Не тебе, Ведь ты знаешь, кто они, не так ли?

Смущённо кивнув, она посмотрела ему в глаза, и во взгляде её была причудливая смесь страха, любопытства и восхищения.

— Ты вправду можешь видеть их? — спросила она.

Эдуард кивнул. Первый раз в жизни он почувствовал нечто вроде гордости за свой необычный дар.

Её руки вновь обвились вокруг его талии, а голова прижалась к груди, слушая глухие удары сердца юноши.

— Муаз'аммаль, — прошептала Гайде нежно, и впервые Эдуард поверил в это. — Мой муаз'аммаль…

Шпоры вонзились в бока Снежинки, безжалостно подгоняя её вперёд. Белоснежная кобыла заржала, переходя в галоп.

Прохожие бросались в стороны, прочь от неистовой всадницы, несущейся по улицам Адаманта. Подкованные копыта лошади высекали из мостовой вспышки оранжевых искр.

Он был здесь. После всего, что произошло, он посмел явиться в этот город. Войти вместе с остальными, словно какой–нибудь военный герой. Как они допустили это? Как посмели так оскорбить её?