Дмитрий Стародубцев - Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы

– Пусть Гуалг будет нашим интолом! – выкрикнул знатный ларом по имени Триалг, и вдруг все вожди в один голос подхватили:

– Гуалга интолом!

Тут начался невообразимый шум, и тогда Гуалг встал со своего места и вышел вперед.

– Поднимитесь, вожди! – сказал он.

– Нет, сначала ты нас прости! – ответили дикари.

– Я прощаю вас! – заверил Гуалг. – Встаньте же!

Вожди нехотя поднялись. Все они были в грязи, но их лица светились неподдельным счастьем.

– Согласен ли ты, Гуалг, стать нашим Верховным вождем, то есть интолом? – спросил Триалг от имени всех собравшихся.

– И вы готовы мне всецело подчиниться?

– Да, да! – закричали дикари.

– Хорошо. Пусть так и будет.

Минула триада. ДозирЭ решил возвращаться в Авидронию и уже назначил день, когда авидроны должны будут попрощаться с ларомами и отправиться в обратный путь.

Накануне случилось одно радостное событие, которое вселило в сердца бывших воинов партикулы «Неуязвимые», особенно в сердце Тафилуса, счастливую надежду. В одной из повозок, ранее принадлежавших Дэвастасу, случайно обнаружили знамя партикулы, которое лежало на самом дне, без древка, завернутое в грубую холщовую ткань. Узнав об этом, Тафилус возликовал. Надежда на восстановление доброго имени своего отряда радовала его душу.

Все это время Дэвастаса содержали в заброшенной хижине на краю деревни, у самой реки. ДозирЭ, памятуя о том, как в Фиердах благодаря своей оплошности едва не упустил Бредероя, теперь вел себя в высшей степени бдительно. Снаружи хижины по его приказанию всегда находились «Каменщики», по три человека в одной страже, внутри пленника по очереди охраняли друзья «на крови», следя за тем, чтобы иргам всегда был крепко связан. Помимо этого Гуалг каждую ночь посылал пятьдесят воинов сторожить подступы к деревне, причем многие дикари садились в лодки и самым внимательным образом осматривали близлежащие берега и мелкие островки.

В последнюю ночь с Дэвастасом остался Тафилус. Оба долгое время сидели молча. Связанный Дэвастас примостился на широкой скамье, опершись спиною о стену хижины, и, казалось, дремал. Тафилус сидел рядом, за узким бамбуковым столом и машинально расковыривал метательным ножом трещины на его ссохшейся поверхности.

В деревне не утихал шум празднества – Гуалг в честь отъезда «героев-спасителей» решил задать пир. Торжеству довольно быстро стало тесно в стенах его хижины-дворца. Слышались авидронские песни, нежные переливы лючины, их сменяли протяжные и очень мелодичные местные напевы.

Громко потрескивали сучья в кострах. Откуда-то доносились звонкий смех и веселая ругань. На другом конце деревни группа молодых дикарей во всё горло восхваляла Гуалга – правителя всех ларомов.

В узкий оконный проем заглянула полная Хомея. Девросколянин повернулся к свету и увидел распростершуюся перед ним Анкону, всю залитую темно-бирюзовым светом. Тут и там, на гребнях невысоких речных волн вспыхивали, будто сигналя, яркие малиновые звездочки. А в вышине, над всем этим безмятежным пространством, убаюканным размеренными сонными всплесками, торжественно безмолствовали бесконечный, глубокий и непонятный звездный мир и синеокая красавица Хомея.

Тафилус вырос на Анконе, любил ее всем сердцем, но такой красоты, как здесь, никогда не видывал. Он невольно залюбовался открывшейся картиной.

– Ты не поверишь, десятник, но я ведь тоже вырос на Анконе, – вдруг молвил Дэвастас.

Тафилус сурово, с недоверием посмотрел на иргама и ничего не ответил.

– Мои предки из Де-Вросколя, – продолжал между тем Дэвастас, не обращая внимания на то, что с ним не хотят говорить. – Более того, я сам там родился!

Тафилус перестал ковырять стол. В его глазах блеснул недобрый огонек.

– Что же ты надругался над этим городом, тогда, в начале войны? Я своими глазами видел, какие зверства учинили твои воины!

Пленник тяжело вздохнул и чуть поменял позу, чтобы ослабить давление веревок, которыми был опутан.

– О, Дева, это чудовищная ошибка! – с печалью в голосе отвечал он. – Я лично не штурмовал Де-Вросколь – всеми отрядами командовал Хавруш. Я, как раз наоборот, отказался войти в город, за что и поплатился, едва не очутившись на костре. А моих воинов передали другому военачальнику…

Тафилус поморщился, видимо жалея, что вступил в разговор.

– Я не верю ни единому твоему слову!

– Что ж, воля твоя. Но я говорю тебе это не для того, чтобы разжалобить. Во-первых, вряд ли мне это удастся – ты самый стойкий воин из тех, которых мне доводилось встречать. Я помню, как ты бился с капроносами в Тедоусе, я видел, как ты сражался на том злосчастном острове. Ведь ты один уничтожил не менее полусотни ларомов! Помимо неимоверной силы, ты обладаешь еще железной волей и несгибаемым характером. А во-вторых, какой смысл доказывать тебе свою невиновность? Моя судьба давно предрешена – я труп. Я говорю тебе это лишь для того, чтобы хотя бы один человек знал, как всё было на самом деле.