Эва Бялоленьская - Лазурное прошлое

— И не впервой ведь так-то, — бурчал хозяин, когда они возвращались домой. — Точно волки заводят. Утром обыщем этот сарай, хоть бы его пришлось раскатать по бревнышку.

Но на следующий день на горизонте с севера и запада поползли темные пятна, которые быстро растеклись и слились в широкий пепельный пояс на небе.

— Может, это тучи… — предположил Смекалистый, но голос его прозвучал, будто сам он в это не верил.

— А может, птицы задом наперед летают, — так хмуро буркнул Белый Рог, что брат глянул на него с удивлением. Рог обычно бывал очень спокоен и крайне редко выказывал злость или волнение. Подавленное настроение Смекалистого усугубилось: если уж Рог тревожится, то и впрямь дела плохи.

Они по-прежнему чесали шерсть, но работали медленно и неловко. То и дело кто-то поднимал голову и смотрел на север. Темноволосые ленгорхийцы — озабоченно, морща лбы и сжимая губы. Невольники со светлыми волосами и кожей — внимательно и с затаенной надеждой в глазах. Лишь тонкая ниточка удерживала людей от бунта, и Рог чувствовал, что она вот-вот оборвется. Держать невольников так близко от границы, где от свободы их отделяли только два дня пешего хода, было ошибкой. Но они были дешевой рабочей силой — обходились намного дешевле, чем свободные наемные работники.

В тот вечер солнце на закате было красным — огромное, раздувшееся и зловещее. Пролитая кровь убитых возносилась к небесам, оскверняя золотистый диск.

Волна без лишних слов просматривала содержимое сундуков, укладывая в узелки самые необходимые и ценные вещи. В кладовой служанки пересчитывали буханки хлеба и запасы сушеного мяса, делая из них удобные в переноске тюки. Мужчины сняли со стен мечи и луки, на ночь пристраивая их у своих постелей.

— Военные полюбовницы, — буркнул кто-то, но этим и ограничились. Никому не хотелось говорить о приближающейся опасности.

В ту ночь барабаны, кажется, звучали еще ближе. Глубокое ду-дум-дум-думмм беспрерывно неслось в холодной ночной тиши. Когда Белый Рог закрывал глаза, он точно видел крадущегося к нему беловолосого гиганта с окровавленным клинком в руках. Псы во дворе молчали, точно и им передалось предчувствие опасности. Козленок тоже вслушивался в тревожную боевую музыку. Не требовал рассказывать сказки, не задавал вопросов, только протянул свою хрупкую ручонку к брату, ища его ладони. Наконец он заснул, и только тогда Рог осторожно высвободил затекшую руку, которую сжимал испуганный ребенок.

«Он еще слишком мал, чтобы спать с нами, — подумал Рог. — Ему бы еще с мамой побыть».

Барабаны продолжали глухо бить, сердце парнишки, казалось, подстроилось к их монотонному ритму, мысли мешались, в конце концов, он тоже заснул.

Проснулся он внезапно, вырванный из мутных глубин беспокойного сна новым звуком. К отдаленному грохоту военных барабанов присоединился хор людских голосов, скандировавших, а скорее даже вопивших, в том же самом ритме:

— Та-га-ро! Та-га-ро! Лен-го-ри, лен-го-ри!.. Ниф'ева тага-ро лен-го-ри фуо-хмор! Та-га-ро…

Ему не надо было тащиться к узкому окошку, чтобы понять: хлопки ладоней и постоянно повторяемые оскорбительные слова о перерезанных глотках ленгорхийцев доносятся из невольничьего барака. За стеной послышалось движение, кто-то бросил несколько проклятий, с шумом распахнулись двери. Смекалистый и Козленок вскочили со своих сенников, прислушались. Вскоре, однако, суматоха в доме улеглась, а вызывающее пение продолжалось. Явно никто не вышел, чтобы наказать и припугнуть строптивых работников.

— Утром отец велит их выпороть, — злобно прошептал Смекалистый. — Что они себе думают?

Белый Рог повернулся к брату, хотя в темном помещении почти ничего не было видно.

— Глупыш, — проворчал он. — Опусти доску, спать надоть, завтра куча работы. Только к подневольным не лазьте. Козленок, держись подле мамки. Смекалистый, а ты недалече от отца старайся быть или от кого из старших.

— А что такого? — буркнул в ответ Смекалистый.

— Потому как, сдается мне, «белые» только и ждут оказии, чтобы дать деру, а будешь им на глаза лезть — оторвут твою дурную башку, и не пикнешь, — ответил Рог, снова укладываясь и поворачиваясь лицом к стене.

Но утром никто и не вспомнил о бунтарских ночных песнопениях, а в воздухе явственно чувствовалось напряжение. Работники выполняли поручения медленно и нестарательно. С самого полдня на горизонте виднелись два одиноких столба дыма от сигнальных костров. Дубовый молча приглядывался к ним, приставив ладонь ко лбу. Когда опустил руку, лицо у него было застывшее и неподвижное, точно вырезанное из твердого дерева.