Татьяна Стекольникова - Здравствуй, Гр-р!

Адвокат вышел. Маман обмахивалась платочком и на меня не смотрела. Зато не отрывала глаз от доктора.

— На Удельную? В Пантелеймоновскую больницу? — спросила она доктора и опять промокнула сухие глаза.

— Ну, что вы, голубушка, Мария Петровна! Завтра соберу консилиум. Надо — Сербского из Москвы выпишу. Такой интереснейший, простите, случай! Она будет под домашним надзором. А там — время покажет. Лишь бы Антон Владимирович не подвел!

— В нем не сомневаюсь. Уж сколько лет он у нас, вы же знаете, как свой…

Какого лешего! Говорят об Анне, то есть обо мне, так, будто меня, то есть Анны, тут нет! Они решили, что я сумасшедшая! Хотя… Это, наверное, выход. Ну что ж, сумасшедшая, так сумасшедшая… Надеюсь, они не наденут на меня смирительную рубаху и не станут лить воду на голову — сто лет назад психов лечили именно такими методами… Я твердо решила — не дамся!

5. Я отправляюсь осматривать место преступления.

На правах сумасшедшей я стала приставать к доктору, чтобы он сформулировал диагноз. Маниакально-депрессивный синдром? Delirium tremens? Обострение вялотекущей шизофрении? Психоз? Слабоумие? Паранойя? Инволюционный психоз? Климактерическая депрессия? С каждым моим предположением у доктора все выше поднимались брови. Оказалось, бедняга и половины слов таких не знает. Зато он извлек из-под стола настоящий докторский чемоданчик, какие полагается иметь врачам в фильмах про старинную жизнь, попросил Анну обнажить колено и попытался стукнуть по нему молоточком. Старый греховодник! Я показала ему язык. Маман взирала на меня молча и осуждающе. Сожаления или сострадания она даже не пыталась изобразить. Я ей что — не родная?

Вернулся адвокат. За ним в кабинет вошел еще один брюнет — на этот раз с внушительными бакенбардами. Если бы не бакенбарды, придающие ему сходство с енотом, — ну просто красавец! Следак стал рассматривать меня в упор — наверное, адвокат уже разболтал о подозрениях доктора. Я попыталась вообразить, как бы красавец выглядел без бакенбард. Без бакенбард получилось, что он мужчина как раз того типа, какие всегда нравились мне, но которым почему-то никогда не нравилась я. И я начала думать о том, смогла бы я понравиться ему, если бы выглядела, как я, а не как Анна (естественно, в возрасте Анны). Может ли ему понравиться Анна — то есть сейчас я? Запутавшись во всех этих местоимениях и Аннах, я решила, что все же стоит попробовать его охмурить. К тому же я не могла отделаться от мысли, что следак мне кого-то напоминает. Кого-то, кого я видела совсем недавно, там, в моей настоящей жизни…

— Вот, — сказал адвокат, — это следователь, Арсений Венедиктович Сурмин. Мария Петровна, вам, наверное, доводилось встречаться. Алексей Эдуардович, вы, вероятно, тоже знаете Арсения Венедиктовича….

О том, что нудная церемония представления и обмена любезностями окончена и речь снова об Анне, я поняла, когда все замолчали и уставились на меня. Маман прямо-таки нависла надо мной:

— Анна!

Доктор похлопал даму по ручке:

— Ничего, ничего, мы понимаем…

— Анна Федоровна, — вмешался адвокат, — я рассказал господину Сурмину о вашей осведомленности в вопросах дактилоскопии, и он разрешил пропустить вас на место преступления. Разумеется, я буду вас сопровождать. С нами будет также доктор.

— Большое спасибо, — буркнула я, заворачиваясь в шаль, которая все норовила съехать с плеч.

Шествие возглавила мадам. За ней плелась я. За мной пара — доктор со своим чемоданчиком. За доктором шел адвокат. Замыкал колонну следователь. Открылась дверь, ведущая в коридор. Из коридора мы проследовали в комнату с роялем, через нее — в другую, заставленную горшками и кадками с пальмами. Маман безошибочно находила нужные двери, поэтому наше путешествие не было долгим. Вход в комнату с мертвецом охранял здоровенный мужик в мундире. Наверное, жандарм, или городовой — или кто там у них… Не увидев из-за процессии следователя, мужик бросился заслонять собой дверь. Мы расступились, чтобы следователь мог пройти вперед и отогнать его, а затем вошли — адвокат, доктор и я. Маман осталась с жандармом стеречь дверь.

Сурмин повернулся ко мне:

— И что же вы хотите тут найти?

Надо же! У него и голос именно такой, от которого у каждой нормальной бабы начинается сердцебиение. Я заставила себя переключиться на осмотр места преступления. Мне вообще было трудно сосредоточиться, отвлекала мысль, что все это не взаправду, вот открою глаза — и окажусь в своем теле и в своем времени — на прежнем месте… В девятьсот девятый год вернула шаль, на конец которой я наступила и чуть не хлопнулась под ноги следователю. Со злорадством подумав, как бы кудахтала маман, я сдернула с себя шаль и забросила ее на ширму. Еще бы юбку укоротить… Ограничилась тем, что приподняла ее левой рукой. Правая была занята — под локоток меня поддерживал адвокат. Похоже, со следователем он не просто знаком, а в приятельских отношениях — вон как переглядываются!