Аллан Коул - Когда боги спали

Признание Губаданом того факта, что его герой оказался не без изъяна, являлось выдающимся событием. При этом старый жрец так расстроился, что быстро закончил развертывание любимой темы и, ко всеобщему неудовольствию, вернулся к нудной лекции о созвездиях.

Несколько дней спустя Сафар и Ирадж прогуливались среди руин старой крепости, посматривая, как детвора играет в солдатики среди останков стен.

Вспомнив о том интересе, который проявил его друг на лекции, Сафар, указывая на крепость, сказал:

— Предполагается, что ее построил Алиссарьян, когда пришел в нашу долину.

Ирадж покачал головой.

— Не думаю, — сказал он. — Смотри, как неудачно она размещена. — Он указал на недалекий холм. — Если бы враг захватил тот холм, то крепость оказалась бы уязвимой даже для выстрелов плохого лучника. Алиссарьян бы ни за что не допустил такой ошибки. Он был слишком хорошим генералом.

Сафар новыми глазами оглядел развалины крепости и увидел, насколько уязвимыми оказались бы собравшиеся внутри войска.

— Скорее наоборот, — продолжил Ирадж, — какой-нибудь болван вздумал оказать сопротивление Алиссарьяну из этой крепости. И был легко повержен.

— Существуют истории, которые подтверждают твою правоту, — признался Сафар. — Хотя те же самые истории утверждают, что он застроил всю долину крепостями, установил сильные заградительные посты на перевалах, а в потайных пещерах скопил много оружия и припасов.

Ирадж посмотрел на Сафара заблестевшими глазами.

— И ты видел что-либо подобное?

Сафар кивнул.

— Много раз. Когда пас коз отца в горах. Есть одно особенное местечко — высоко в горах, откуда видно далеко. — Юноша передернулся. — Трава там плохая, но мне нравится забираться туда и размышлять.

— Отведи меня туда! — стал упрашивать Ирадж. — Я должен увидеть собственными глазами.

Сафар пожалел о сказанном. Это было его потаенное местечко, где размышлениями он исцелял юношеские душевные раны. Множество слез было пролито там в одиночестве, и не одна буйная фантазия посетила его в тех горах.

— Может быть, позже, — сказал он. — Сейчас еще очень глубокий снег.

Он понадеялся, что его друг забудет об обещании, но с каждым днем солнце пригревало все сильнее, ускоряя ток ручьев и таянье снегов, и Ирадж упорно просил отвести его в то потаенное место. Наконец, когда в очередной раз настал черед Сафара пасти коз, он согласился взять с собой Ираджа.

Губадан разнервничался, узнав, что мальчики на несколько недель выйдут из-под его присмотра.

— Что скажет семья Ираджа, Каджи, — возмущался он, обращаясь к отцу Сафара, — если с ним что-нибудь случится?

— Если бы он утонул во время купания в озере под твоим присмотром, они бы тоже рассердились, — вмешалась мать Сафара. — А горы являются такой же естественной частью Кирании, как и озеро. Так что пусть мальчик идет, Губадан. Пасти коз не такое уж опасное приключение.

— И потом, я иду туда за знаниями, а не за опасностями, — добавил Ирадж. — Наставник, я хочу своими глазами увидеть то место, где Алиссарьян перешел горы.

Аргумент оказался решающим, и вскоре два юноши отправились к высокогорным пастбищам. Благодаря стараниям Губадана, их сверх меры снабдили различными припасами, и им пришлось прихватить с собой ламу, дабы животное везло одежду, одеяла и продукты, навязанные им. Вдохновленный юношескими романтическими мечтами, Ирадж прихватил с собою и подаренный ему при отъезде из родного дома дядей ятаган. Взял он небольшой лук, приличный запас стрел и изукрашенный орнаментами кинжал, который, по его словам, завещал ему отец.

Сафар вооружился пращой, мешочком с метательными глиняными снарядами, обожженными в печи отца, и крепким посохом. Самой большой опасностью в горах, с которой они только могли столкнуться, была бы стая голодных волков, жаждущих козьей плоти. Не было случая, чтобы волки напали на киранийцев. Правда, некогда угрозу представлял один снежный барс, но это было так давно, что помнили об этом лишь старики.

Сафар рассмеялся, видя Ираджа, увешанного оружием.

— Там наверху лишь деревья да камни, — сказал он. — И уж если они нападут, мы встретим их в полной готовности.

Ирадж усмехнулся, но глаза оставались серьезными.

— Кто знает, — только и сказал он.

Когда они выступили в путь, в небесах еще мерцали звезды, предгорья внизу зеленели новой жизнью. Сафар набирал пригоршни опавшего вишневого цвета, чтобы бросать в чай, когда они вечером разобьют стоянку. По дороге ребята останавливались на привалы ненадолго в высокогорных хижинах, ютящихся у древесных рощиц, обменивались слухами с упитанными крестьянами с миндалевидными глазами. Люди были им рады, и, судя по взглядам, которые они бросали на Ираджа, их больше интересовал этот незнакомец, нежели новости снизу. Горцы считали невежливым совать свой нос в дела других, но поскольку Ирадж ничего не говорил ни о своей семье, ни о себе, на их лицах читалось разочарование, когда юноши уходили дальше.