Аллан Коул - Когда боги спали

— Не совсем так, — ответил отец. — Хотя они прислушиваются к нему со вниманием. Явно у него среди демонов есть могущественные друзья. Поговаривают, что к нему прислушивается даже наследный принц Лука.

— Кто этот человек? — требовательно спросил Сафар. — Я знаю его? Или, может быть, слышал имя?

— Скорее всего, — ответил Каджи. — А уж он тебя точно знает.

Когда отец произнес имя, Сафар подпрыгнул как ужаленный.

Калазарис вышел из храма Фелакии на теплое солнышко. Время давно перевалило за полдень, и в храме, который он превратил в свою квартиру, стало душновато. Поэтому Калазарис отложил отчет, который готовил для принца Луки, и вышел освежиться.

В этот день краски были особенно ярки, а тени глубоки. Солнце лило с небес золото, облака отливали серебром, озеро и небосвод обрели пугающе голубой цвет. Калазарис набрал в легкие воздуха, наполненного запахом цветения. Он выдохнул, смакуя оставшееся во рту цветочное послевкусие. Из небольшой рощицы у озера донеслись птичьи напевы. Калазарис улыбнулся.

«Вот и еще один восхитительный день, проведенный в Кирании, — подумал он. — Какое все-таки отличие от дымной, грязной и суетной Валарии». Калазарис, всю свою карьеру построивший на том, чтобы избегать неожиданностей, теперь не переставал изумляться тому, как изменилась его жизнь. Не удивлялся он лишь тому, что, когда начались эти великие пертурбации, он таки умудрился приземлиться на ноги. Калазарис всегда был искусным мастером держать равновесие. Это могли бы признать и враги его. Он усмехнулся. Особенно враги!

Еще одна птица запела в роще. Хор приобрел полное совершенство звучания.

Калазарис милостиво позволил себе направиться к озеру, дабы насладиться птичьим концертом с более близкого расстояния.

Когда король Протарус оказался перед воротами Валарии, Калазарису показалось, что дела складываются… как-то уж очень… напряженно. Хотя удивляться было нечему. Сейчас Калазарис не смог бы описать те чувства, которые овладели им в те давно прошедшие дни, когда вокруг бушевала паника. Он оставался спокойным и, подавляя эмоции, сохранял самообладание. Размышлял. И действовал.

Скорее всего, он был… встревожен? Нет, нет. Слишком сильно сказано. Возможно, разочарован? Да, скорее разочарован, когда его так искусно составленный план присоединиться к Протарусу потерпел крах. Его секретные послания и задокументированные свидетельства дружеского отношения к Сафару Тимуру не нашли в лице короля Протаруса достойного читателя. И поначалу Калазарис впал в раздражение. Не рассердился, а именно впал в раздражение. Калазарис и сам обожал подозрения. Король, не умеющий и не любящий подозревать, ничего не стоит как монарх. Но, по его мнению, подозрения Протаруса были безосновательны.

Ну и что из того, что кое-что в посланиях Калазариса оказалось ложью? Он же честно намеревался выполнить свою часть договора. Разве не он позаботился, чтобы в нужный момент некие ворота остались без охраны? Разве не он, как и обещал, доставил Умурхана и короля Дидима? Разве не он поклялся в вечной и преданной службе новому королю?

Калазариса глубоко уязвило то обстоятельство, что Протарус не разглядел в нем столь ценного союзника. Хороших шпионов найти не так просто. А Калазарис, не обремененный скромностью, считал себя самым лучшим из них.

И лучшим доказательством тому служил тот факт, что у Калазариса при дворе Протаруса оказались свои шпионы. Они-то и предупредили его, что король собирается объявить его изменником, после чего Калазарис сбежал.

Калазарис счел забавным, что вероломство короля обернулось благом для шпиона. Если бы не король, не оказался бы Калазарис здесь, в Кирании, на стороне победителей. Ну и что, что они демоны? По мнению Калазариса, они занимали достаточно просвещенную позицию по отношению к людским способностям. Лука мгновенно оценил потенциал Калазариса, как и лорд Фари. Правда, оба они скорей всего меньше стали бы доверять ему, хотя и больше восхищаться, если бы узнали, что он заключил сделки с каждым из них.

Он остановился на опушке рощицы. Птицы прервали концерт и улетели в глубь леса. Там они устроились на старом орешнике, облепленном урожаем плодов, и вновь принялись распевать. Сладостная полилась мелодия, пленительная. «Надо бы разглядеть, что это за птичья порода», — подумал Калазарис. Внезапное видение овладело им — словно одна из птиц вдруг слетела к нему на палец. И в этом видении он унес с собой это маленькое существо и посадил в клетку, где оно пело для него всю ночь напролет.